Архитектор его величества - [45]

Извини, любезный мой земляк, если я задел твое человеколюбие сим страшным рассказом. Но представь себе весь кошмар вынужденного наблюдения за тем, как трясущимся от ужаса Якову и Миките, одетым лишь в рубахи, священник отпустил грехи, дал поцеловать крест и предал в руки палачей. Те сделали свое дело воистину мастерски: спустя полчаса обеспамятевшие несчастные уже вознеслись над толпою, нанизанные на колья, как бабочки на иглы в коллекции нашего штайнбергского архивариуса Марзера.

Толпа стала расходиться, и я наконец получил возможность вернуться в дом. Выйдя вновь через пару часов, я увидел еще более страшную картину, нежели доселе: оба несчастных уже очнулись, Яков сошел с ума от нечеловеческих страданий и бормотал какую-то несуразицу, а Микита слабым хриплым голосом беседовал со своей женою и детьми. Да, любезный мой Конрад, маленькие дети сего злодея оказались допущены к месту казни. Когда я вышел, все они посмотрели на меня, и их взгляды я не забуду до смертного часа. Мне показалось, что лучше бы я сгорел вместе со всем городом, да простит меня Господь за такие мысли.

Я немедленно пошел к Вышате Никифоровичу, объяснил, что сие страшное зрелище не дает мне спокойно работать над княжескими заказами, и спросил, неужели нельзя было выбрать для казни другое место. Тот удивился и сказал, что повелел совершить казнь под моими окнами как раз для того, чтобы сделать мне приятное: дать возможность наблюдать муки преступников, покушавшихся на мою жизнь.

Я был потрясен такой дикой логикою — хотя должен сказать, что нравы в наших имперских городах бывают и еще более варварскими, — и попросил прекратить мучения несчастных. Верховный воевода пожал плечами, вызвал своего помощника и отдал распоряжение. Когда я вернулся домой, кольев уже не было. Я спросил у одного из своих слуг, нанесли ли преступникам «удар милосердия» или еще живыми унесли мучительно умирать в другое место. Тот ответил, что нанесли, но я почувствовал, что сие было сказано лишь для того, чтобы меня не расстраивать.

Вот такая жестокость господствует в сем мире, несмотря на то, что прошло уже одиннадцать веков с тех пор, как Иисус Христос завещал нам любить друг друга и своими крестными страданиями искупил наши грехи!

После сего воистину апокалипсического кошмара я надолго слег в кровать: в глазах потемнело, болело сердце, кровь громко пульсировала в висках, дышать было трудно, ночами я бредил, причем, как мне потом поведали слуги, в бреду призывал некую Любомилу: я, конечно же, понял, о какой Любомиле шла речь. Встать я не смог даже двадцать шестого сентября, в день святого Иоанна Богослова и своих пятьдесят вторых именин. Обеспокоенный моим здоровьем князь Андрей Георгиевич прислал своего лучшего лекаря, тот пустил мне кровь и приложил какие-то примочки, вскоре мне стало немного легче, и я продолжил работу.

В итоге, несмотря на все задержки, обе боголюбовские церкви были в целом готовы к середине октября. Получились они изящными и стройными, ибо я постарался использовать главное преимущество русского храмового строительства — башнеобразность[89]. Я немного разнообразил размеры храмов при сходных пропорциях: церковь на стрелке рек совсем небольшая, пятнадцать на пятнадцать локтей без учета алтарей[90], внутренний диаметр барабанов — пять локтей[91], а дворцовый храм немного больше, и в нем я устроил не квадратные, а круглые внутренние столбы.

В сводах для их облегчения я применил легкий пористый камень. Тем не менее своды вкупе с барабанами все равно получились весьма тяжелыми, и дабы стены храмов не разошлись под такой тяжестью, я хотел укрепить их железными внутристенными и воздушными связями. Но владимирские кузнецы не смогли выковать столь длинные прямые полосы металла, и пришлось удовольствоваться деревянными связями — такими, как во всех виденных мною русских церквях. Зато были выкованы толстые железные костыли, которыми связи были скреплены.

При украшении церквей арочками, колонками и пилястрами я применил некоторые известные мне приемы, позволяющие подчеркнуть стройность и изящество силуэтов зданий. А еще сии церкви украшены изображениями царя Давида, женских масок, львов, голубей, грифонов с ягнятами, еще многих животных и чудовищ. Порталы сделаны в виде нескольких уступов, уходящих в глубину, на них устроены лиственные капители и тонкая резьба. Брат Северин и его ученики выполнили свою работу мастерски: столь искусную теску украшений мне редко доводилось видеть даже в нашей Священной Римской империи.

Работы по сим церквам осталось еще много: покрыть своды свинцом, купола — золоченой медью, сделать изразцовые или медные полы вместо временной деревянной вымостки, расписать церкви фресками, поместить туда иконы и церковную утварь. Но Феодор, осмотрев здания, сказал, что благословляет их освящение, а все оставшееся можно будет доделать в следующем году.

На освящении сих церквей, как и на закладке, присутствовал Андрей Георгиевич с младшими братьями, сыновьями и боярством. Феодор и священники обошли храмы крестным ходом, окропили святой водою снаружи и изнутри, прочитали молитвы. Я еще недостаточно оправился от своей болезни и не имел сил ходить вместе с Феодором вокруг храмов, просто стоял среди бояр. На деревьях еще осталось немного золотистой листвы, воздух был сухим и прохладным, ярко светило солнце. Но чувствовалось, что не только мое настроение, но и настроение князя Андрея и Феодора было отнюдь не праздничным. К тому времени я уже ведал, в чем дело.