Архитектор его величества - [22]

Борются с сей бедою так же, как у нас: запираются в своих домах, вознося Господу молитвы о спасении. Потом, когда опасность миновала — все зараженные умерли, и чума сама собою угасла, — уцелевшие выходят на улицы и убирают трупы.

Скажу откровенно: меня всегда беспокоило, как смеет зараза добывать обильное питание в Божьих храмах, куда собираются люди в надежде найти от нее убежище, и почему Господь позволяет ей превращать храмы в братские могилы. Думаю, высокопреосвященный архиепископ Конрад, что божественное устройство мира, требующее прятаться от заразы, не менее велико и непостижимо, нежели чудо божественной литургии, требующее собираться вместе, тем самым подвергая себя риску заразиться. Но я, как тебе ведомо, в богословии не силен и потому лишь скромно выражаю поддержку тем священникам, которые берут на себя смелость в дни чумы запирать церкви, рискуя навлечь на себя архиерейский гнев. Мирские же власти обязаны не допустить распространение заразы на другие города, и на Руси при ее малонаселенности и огромных расстояниях это нетрудно: даже если чума поплывет на корабле в соседний город, то путь настолько длинен, что она успеет поразить всех плывущих и остановится.

Но нас бесконечной милостью Господней чума миновала, ибо мы еще с Волхова увидели множество лежащих на улицах гниющих тел несчастных новгородцев, не стали причаливать, развернули наше судно и поплыли обратно, с трудом выгребая против хотя и несколько притихшего, но все еще сильного ветра. Глядя на зачумленный Новгород, Ратибор Борисович мрачно посетовал, что иуде Радко повезло: он вовремя уехал в Киев.

И мы, потеряв немало времени, вновь вышли в озеро Ильмень. Неблагоприятный ветер волею Божией почти прекратился, но резко похолодало, и начались дожди. Над ладьею повесили балдахин, но он быстро промок насквозь, и с него все время капало. Все надели теплые кафтаны и закутались в плащи, но холод все равно пробирал до костей: таково его свойство в условиях сырости.

Из озера мы двинулись вверх по реке Поле. Дожди по-прежнему не переставали, и когда мы после двух дней непрерывного пути решили остановиться на отдых и ночлег, то вскоре поняли, что добрую половину ночи мы будем пытаться развести костер, и Бог весть, удастся ли это нам, заснуть под проливным дождем тем паче не сможем, а на ладье хотя бы есть балдахин. И мы поплыли дальше.

Как нам объяснил наш веселый, жизнерадостный и многоопытный рулевой по имени Клим, есть три основных пути из Новгорода в верховья великой реки Волги[33], за которой начинается Суздальская земля. Северный путь, самый длинный, — по реке Мсте. Южный — по реке Поле, ее притоку Щеберихе и озеру Селигер. Средний, самый короткий, но непроходимый для больших купеческих кораблей, — по Поле, ее притоку Явони, потом по озеру Велье, через волок — в реку Либья, впадающую в озеро Шлино. Из сего озера вытекает река с таким же названием, являющаяся притоком реки Цны. Из последней есть волок в Тверцу, которая, в свою очередь, впадает уже в Волгу[34].

Все сии многочисленные названия рек и озер, тем паче порядок их следования я, разумеется, запомнил не сразу, но после их прохождения вряд ли забуду и на смертном одре.

Поскольку время для нас было весьма дорого, ладья наша была легкой, поклажею мы не были обременены, по волокам могли перетаскивать корабль и без посторонней помощи, — мы избрали самый короткий путь и повернули из Полы не в Щебериху, а в Явонь. По сей реке мы стали подниматься вверх, на обширную возвышенность, называемую Валдаем. Насколько я понимаю, величиной она не меньше всей нашей Франконии.

На реке появились и стали умножаться пороги, я насчитал около дюжины и сбился со счета. К счастью, благодаря дождям вода в реке поднялась, и некоторые пороги нам удавалось проходить, не вытаскивая ладью на берег, а проводя ее на толстом канате. Но чаще все же приходилось выволакивать корабль на сушу. У наших славных гребцов не хватало сил тащить его по непролазной грязи, и им помогали все — и рулевой Клим, и слуги Ратибора, и сам Ратибор, и брат Северин, и я. Так что мне и Северину вновь пришлось вспомнить Сотко Сытиныча. Только заметь, любезный мой архиепископ Конрад, что корабль Сотко мы таскали летом, в сухую и теплую погоду, а тут не только промокли до костей из-за бесконечного дождя, но и были покрыты липкой грязью с ног до головы, ибо все время скользили и падали. Слава всемогущему Господу, хотя бы комары не донимали: летом здесь это сущее Божье наказание.

Когда мы поднялись на Валдай, стало легче: вновь началась болотистая равнина с перелесками. На Руси я впервые столкнулся с таким понятием, как «верховое болото», — когда заболочены не низины, а возвышенности, и реки берут начало в болотах.

Мы пересекли озеро Велье и подошли к волоку в реку Либью. Как нас и предупреждал Лука Онцифорович, на всем пути мы не встретили ни одной человеческой души. Даже разбойники — и те в такую погоду попрятались, хотя, может, они просто боялись нападать на наш военный корабль.

Было пустынно и на волоке в Либью: он, как объяснил Клим, и летом был не очень оживленным и считался гиблым местом, ибо находился среди болот. И если осенние дожди при преодолении порогов оказались нашими союзниками, то на пустынном болотистом волоке они стали нашими злейшими врагами. Вода в болотах поднялась и затопила все окрестности, но не настолько, чтобы ее глубины хватило для прохождения корабля, пусть и плоскодонного. И мы несли корабль на плечах, проваливаясь по колено в болотную жижу.