Архипелаг исчезающих островов. Поиски литературной среды и жизнь в ней - [6]
Всех благ — Ваш С.>27
(От Николая Максимова)
Южно-Сахалинск, 30 декабря 1968, телеграмма.
Новоалександровск Строительная улица 4а кв. 8 Прашкевичу Геннадию Мартовичу Прошу зайти>28 творческую беседу ценю вашу эрудицию талант постараюсь сделать все возможное если вы готовы служить родине дружески николай максимов>29.
(От Дмитрия Савицкого)
Москва, 6 марта 1968.
Привет! Старик, после России Блока, после «…все перепуталось и некому сказать: Россия, Лета, Лорелея» (О. М.), после цветаевского «Россия моя, Россия! Зачем так ярко горишь?» — после всех единственных и немногих прекрасных стихов от Пушкина до Смелякова — писать о России? Нет! Можно писать «про» и «в», но тема так нашпигована миллионами «поэтов», что, ей-бог, никогда не возьмусь и не буду.
О. М. писал: «…все произведения мировой литературы я делю на разрешенные и написанные без разрешения. Первое — это мразь, второе — ворованный воздух. Писателям, которые пишут заранее разрешенные вещи, я хочу плевать в лицо, хочу их бить палкой по голове и всех посадить за стол в Доме Герцена, поставив перед каждым стакан полицейского чая и дав каждому в руки анализ мочи Горнфельда».
В том-то и дело, что прохиндейство многих сделало из литературы и журналистики невообразимый гибрид. Писать по соцзаказу честно только статьи. Подводить вдохновение, этого пугливого сверчка, к пишущей машинке гонорарного отдела так же пошло, как выставлять свою жену в голом виде для платного обозрения прохожих…
Событий много, хотя я умышленно пытаюсь пропускать их сквозь пальцы: идет верстка и вокруг нее полемика «можно-ненужно» книги Мандельштама; четырнадцатого числа, несмотря на запрет, у памятника Маяковскому должна быть читка; познакомился с интересными парнями, когда-нибудь из-под крышки гроба их напечатают и признают гениальными. Музыка, моя болезнь. Записал прекрасную пластинку — «Айдл момент» Грэнт Грина, синего гитариста, его пятнадцатиминутная пьеса, напоминающая сдвоенные ночные шаги, заставит меня снять еще один короткометражный фильм. Кто-то видел пластинку Бартока с обложкой Пикассо… Самое главное событие — не пишу. Не умышленный тормоз, а удивленный взгляд — зачем? зачем так? зачем плодить серую посредственность? Но я всегда бросаюсь в противоположность: все очерки пошли сразу в ритмической прозе. Прошел, чему я безмерно рад, мой очерк о Цветаевой. И вообще писать можно в двух случаях: когда у тебя железная позиция (канон всех взглядов) и когда у тебя горячка (ход слепым конем).
Мне не хватает душевных сил переродиться, и я ушел в ожидание. Ты можешь думать о никчемности сей городской жизни, но это будет не важно. Дело не в том, что поток информации (разнокачественной) давит и лезет, дело в том, что началась сопротивляемость давлению извне и нужен другой, внутренний поток, на своих кругах, другими словами — нужно моральное обновление и очищение. Ведь как зыбки стали собственные нормы честности, порока, тщеславия, лени, равнодушия… как ненависть рождает отчаяние, как запертость рождает сон…
Из этого трудно выйти, нужны географические или эротические сдвиги и нужно опять исправлять двойку по неусвоенному предмету молчания.
Я думал, летом все изменится, начну ездить в командировки, а в октябре — Польша… И все равно я никогда бы не захотел переиграть свою судьбу…
Теперь о делах: напиши воспоминания о своей поездке в Болгарию. Напиши так, чтобы было 40 % фактов, но напиши лирическую прозу. Включи туда три стишка и пришли. Это пойдет на иновещание.
После разговора с одним «дядей» я узнал, что отправлять тебе по почте Осипа глупо. Поэтому гони ко мне какую-нибудь оказию, и я передам. Мой телефон К-9-49-29.
Я сейчас еще посижу и отберу что-нибудь из стишат, написанных в армии и в этом феврале. Может, что-то тебе и подойдет. Не обращай внимания на мое настроение — я из тех людей, над которыми доминирует цвет воздуха.
И еще одна выдержка из О. М.: «…для меня в бублике ценна дырка. А как же быть с бубличным тестом? Бублик можно слопать, а дырка останется. Настоящий труд — брюссельские кружева. В нем главное то, на чем держится узор: воздух, проколы, прогулы…»
Твой Д. Савицкий>30.
P. S. И все-таки я уверен, что хандра моя — это результат учебы в этом институте, где идет дрессировка литсклочной деятельности>31.
(От Дмитрия Савицкого)
Москва, 2 июня 1969.
Старик, я рад, что ты объявился и жив. Сейчас я уезжаю в деревню Николина гора на все лето и поэтому сразу не могу ничего тебе выслать. Осенью я разыщу тебе болгарских поэтов, благо у меня теперь есть знакомый болгарский поэт — он поступил к нам в прошлом году. В деревне я буду крутить для малолетней публики фильмы, шататься по лесам и писать. Таков мой невеликий план. Я очень долго не писал, и теперь надо нырять глубоко и надолго. Потянуло меня на драму, на гротеск-сатиру и на чистый формализм.
Теперь позволь мне поругать тебя за повесть>32. Я думаю, ты не обидишься. Дело в том, что наша склонность к прекрасному часто оборачивается для нас пинком в зад. Я ждал иного от твоей прозы, ведь всегда, когда поэт начинает писать по диагонали, он переносит в строчку чисто поэтическое видение мира, свои образные приемы, насыщенную эмоциональность. Обнажая суть повести, я вижу сильного мужественного парня и его долгий ход к женщине, его чистоту по отношению к другой женщине, тоже прекрасной и столь похожей, но он бережет себя, оберегая в себе ту — другую, и живет привычной сложной жизнью среди камней, моря и ветров. Сюжета по существу нет. Я за бессюжетность, но бессюжетность обычно оправдана внутренними вещами: психологизмом, нарочитостью формального отсутствия сюжета. У тебя сюжет живет в эмбрионном виде — т. е. он не вызывающ, не колок. Действие повести замыкает собой неизвестный читателю предполагаемый круг «было — нет, верю, что будет — есть», 99 % мировой литературы идет по этому кругу и приходит в гавань найденной любви. Но я не про то, что это плохо. Все, что есть, уже было в Риме и Аттике. Мы не изобретаем новых сюжетов (т. е. новых нитей человеческих отношений), мы играем все на той же семиструнной гитаре, но у нас свой строй струн, своя тональность и свои песни. Я определяю качество каждой прочитанной вещи по тому, прибавила ли она мне, убавила ли, или — оставила в нетронутости. Я читал тебя и ругался. По-моему, ты здорово поспешил. Твои минусы — прежде всего форма, вся эта пофамильность, подряд идущие повторы имен, чисто профессиональные геологические определения, на которые ты здесь не имеешь права, потому что бросаешь их небрежно и многозначительно. Это то же самое, как если бы какой-нибудь герой Параллелограммов бросал газировщице:
Середина XVII века. Царь московский Алексей Михайлович все силы кладет на укрепление расшатанного смутой государства, но не забывает и о будущем. Сибирский край необъятен просторами и неисчислим богатствами. Отряд за отрядом уходят в его глубины на поиски новых "прибыльных земель". Вот и Якуцкий острог поднялся над великой Леной-рекой, а отважные первопроходцы уже добрались до Большой собачьей, - юкагиров и чюхчей под царскую руку уговаривают. А загадочный край не устает удивлять своими тайнами, легендами и открытиями..
Захватывающая детективно-фантастическая повесть двух писателей Сибири. Цитата Норберта Винера: «Час уже пробил, и выбор между злом и добром у нашего порога» на первой страничке, интригует читателя.Отдел СИ, старшим инспектором которого являлся Янг, занимался выявлением нелегальных каналов сбыта наркотиков и особо опасных лекарств внутри страны. Как правило, самые знаменитые города интересовали Янга прежде всего именно с этой, весьма специфической точки зрения; он искренне считал, что Бэрдокк известней Парижа.
Герберт Уэллс — несомненный патриарх мировой научной фантастики. Острый независимый мыслитель, блистательный футуролог, невероятно разносторонний человек, эмоциональный, честолюбивый, пылающий… Он умер давным-давно, а его тексты взахлёб, с сумасшедшим восторгом читали после его кончины несколько поколений и еще, надо полагать, будут читать. Он нарисовал завораживающе сильные образы. Он породил океан последователей и продолжателей. Его сюжеты до сих пор — источник вдохновения для кинематографистов!
Боевик с экономическим уклоном – быстрый, с резкими сменами места действия, от Индии до русской провинции, написанный энергичным языком.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В начале семидесятых годов БССР облетело сенсационное сообщение: арестован председатель Оршанского райпотребсоюза М. 3. Борода. Сообщение привлекло к себе внимание еще и потому, что следствие по делу вели органы госбезопасности. Даже по тем незначительным известиям, что просачивались сквозь завесу таинственности (это совсем естественно, ибо было связано с секретной для того времени службой КГБ), "дело Бороды" приобрело нешуточные размеры. А поскольку известий тех явно не хватало, рождались слухи, выдумки, нередко фантастические.
В книге рассказывается о деятельности органов госбезопасности Магаданской области по борьбе с хищением золота. Вторая часть книги посвящена событиям Великой Отечественной войны, в том числе фронтовым страницам истории органов безопасности страны.
Повседневная жизнь первой семьи Соединенных Штатов для обычного человека остается тайной. Ее каждый день помогают хранить сотрудники Белого дома, которые всегда остаются в тени: дворецкие, горничные, швейцары, повара, флористы. Многие из них работают в резиденции поколениями. Они каждый день трудятся бок о бок с президентом – готовят ему завтрак, застилают постель и сопровождают от лифта к рабочему кабинету – и видят их такими, какие они есть на самом деле. Кейт Андерсен Брауэр взяла интервью у действующих и бывших сотрудников резиденции.
«Иногда на то, чтобы восстановить историческую справедливость, уходят десятилетия. Пострадавшие люди часто не доживают до этого момента, но их потомки продолжают верить и ждать, что однажды настанет особенный день, и правда будет раскрыта. И души их предков обретут покой…».
Не каждый московский дом имеет столь увлекательную биографию, как знаменитые Сандуновские бани, или в просторечии Сандуны. На первый взгляд кажется несовместимым соединение такого прозаического сооружения с упоминанием о высоком искусстве. Однако именно выдающаяся русская певица Елизавета Семеновна Сандунова «с голосом чистым, как хрусталь, и звонким, как золото» и ее муж Сила Николаевич, который «почитался первым комиком на русских сценах», с начала XIX в. были их владельцами. Бани, переменив ряд хозяев, удержали первоначальное название Сандуновских.
Предлагаемая вниманию советского читателя брошюра известного американского историка и публициста Герберта Аптекера, вышедшая в свет в Нью-Йорке в 1954 году, посвящена разоблачению тех представителей американской реакционной историографии, которые выступают под эгидой «Общества истории бизнеса», ведущего атаку на историческую науку с позиций «большого бизнеса», то есть монополистического капитала. В своем боевом разоблачительном памфлете, который издается на русском языке с незначительными сокращениями, Аптекер показывает, как монополии и их историки-«лауреаты» пытаются перекроить историю на свой лад.