Археология детства - [80]

Поэтому родители идут перед детьми, а рожденный первым — перед рожденным вторым”10.

Важно понимать, что речь идет не просто о соблюдении родовой иерархии, а гораздо шире — о том, что каждый представитель рода и каждое поколение имеет свою специфическую задачу, свое предназначение внутри общеродовой идеи. И никто другой кроме данной личности или данного поколения не в состоянии выполнить их предназначение и, более того, не вправе претендовать на это.

“Если нижестоящий вмешивается в область стоящего выше, к примеру, сын пытается искупить вину отца или быть лучшим мужем для мамы, то он считает себя вправе делать то, на что права не имеет, и на подобную самонадеянность этот человек часто неосознанно реагирует потребностью в крушении или гибели. note 7 Подобные взаимосвязи всегда играют некую роль там, где есть плохой конец, когда кто-то, например, сходит с ума, совершает самоубийство или становится преступником”11.

Хочу добавить, что деструктивный результат, как правило, неизбежен и в том случае, когда последовательность нарушается в обратном направлении, то есть вышестоящий пытается занять место, выполнить предназначение нижестоящего. Скажем, женщина в супружеских отношениях играет роль маленькой девочки, пытаясь быть по отношению к мужчине не женой и партнером, а эксплуатировать его отцовские чувства, претендуя на место дочери. Точно так же и мужчина может выступать по отношению к женщине в качестве объекта материнской заботы и опеки — то есть ребенка, но никак не супруга.

Подобные деформации часто являются прямым следствием того, что человек был лишен возможности с детства воспринять порядок последования как нечто естественное и само собой разумеющееся, повторяющееся в его роду из поколения в поколение, а также идентифицироваться с личной задачей в рамках общеродовой идей.

Все сказанное в большей или меньшей степени относится и к семьям, не в полной мере утратившим контакт со своими родовыми корнями. Частичная утрата связи с семейной историей или исключение из нее отдельных лиц либо целых поколений может порождать такие же негативные влияния на судьбу последующих поколений. Вместе с тем, отрыв от рода отдельных его членов и их потомков порождает и свои специфические формы отрицательных последствий для рода в целом. В этом случае происходит нарушение еще одного необходимого для процветания рода условия, сформулированного Бертом Хеллингером — права на принадлежность. “Все принадлежащие к одному роду, обладают равным правом на принадлежность, и никто не может и не имеет права отказать им в этом. Как только в системе появляется кто-то, кто говорит: “У меня больше прав принадлежать к этой системе, чем у тебя”, он нарушает порядок и вносит в систему разлад”12. Следствием такой попытки искажения естественного хода вещей, по сути, попытки сделать сказанное несказанным, сделанное — несделанным, рожденное и сущее — несуществующим, является неизбежная расплата. Она может наступить как в опосредованной форме, скажем, в неосознанном воспроизведении потомками негативных жизненных сценариев своих предшественников (в данном случае — судьбы родственника, которого лишили права на принадлежность), так и виде негативных событий, непосредственно связанных с фактом отторжения.

Что общего в семье

английского аристократа

и русского крестьянина

Прекрасная иллюстрация подобной расплаты — история о собаке Баскервилей. Читателям, не открывавшим сочинения сэра Артура Конан-Дойла со времен детства, напомню, что преступление, послужившее причиной визита доктора Мортимера на Бейкер-стрит, совершил натуралист Стэплтон, который был прямым потомком, точнее, сыном родного брата убитого им сэра Чарльза Баскервиля. Отец Стэплтона Роджер “считался в семье паршивой овцой. note 8 В Англии Роджер не ужился и был вынужден скрыться в Центральную Америку, где и умер в 1876 году от желтой лихорадки”13. Налицо типичный случай сознательного отвержения одного из членов рода. О том, что у изгоя имеется сын, никто из Баскервилей и их близких даже не подозревал. Я не берусь судить, как развивалась бы вся эта история и что было бы, если бы сын Роджера, при всей своей испорченности, воспринимал бы дядюшку Чарльза не как одного из тех, кто не желал подавать руки его отцу, но как своего близкого родственника. Или если бы добряк сэр Чарльз узнал о том, что у него где-то есть родной племянник. Неблагодарное это дело — гадать, что было бы, если бы… Но я точно знаю, чего бы не было, если бы последствия давнего лишения права принадлежности и связанный с ним пробел в семейной истории были устранены хотя бы на самом поверхностном, формальном уровне. Если бы сэр Чарльз и его окружение хотя бы знали о том, что у изгнанного Роджера есть сын и что он и Стэплтон — одно и то же лицо, то не было бы самого преступления, во всяком случае в том виде, в котором оно произошло. Преступление стало бы просто невозможным. Ведь основой замысла Степлтона являлось именно то обстоятельство, что никто не подозревал о его принадлежности к роду Баскервилей. В данной истории мы видим, как преступление метафизическое, преступление против естественного порядка, наносящее ущерб и искажающее родовую структуру, непосредственно порождает преступление уголовное. Порочный круг замыкается. Кто-то, быть может, скажет, что все это базируется на литературном вымысле, и потому слишком умозрительно. Однако подобную трагическую взаимосвязь можно проследить и в реальных событиях, имевших место в истории.