Археофутуризм. Мир после катастрофы: европейский взгляд. - [44]

4) для учеников старше 14 лет школы и университеты не должны быть бесплатными. Исключение можно сделать для того, кто не обладает сбережениями, но признан достойным стипендии после жёсткого отбора.

Последнее из этих предположений не является несправедливым в платоновском смысле: богатый, но неспособный ученик добьется меньших успехов в избирательной школе, чем бедный, но способный. Поэтому очень жёсткий отбор должен основываться на способностях и компетенции. Как показал Парето[133], чем жёстче происходит рациональный отбор в социальной системе, тем сильнее циркуляция элиты, так что богатые не смогут долго наслаждаться плюсами своего социального положения. В современном режиме, вдохновлённом крайне левыми и направленном против отбора, бедные пользуются всё ухудшающейся неквалифицированной системой образования: одарённый бедняк не достигнет успеха, а бесталанный богач — вполне.

Эти простые и совсем не тиранические принципы никогда не найдут применения в современной системе, ведь они положили бы ей конец. Они пригодятся после революции.

Отбор и дисциплина: эти архаические, но эффективные принципы — основа подлинной личной свободы, социальной справедливости будущего.

Сегодня, вместо попыток что–то восстановить, было бы лучше дать образовательной системе окончательно рухнуть. Она не способна достигнуть цели, а государство совершенно в этом не заинтересовано. Новое государство, которое возникнет после катастрофы, сможет снова взять всё в свои руки.

Образовательные принципы (II)

Антрополог Арнольд Гелен объяснил, что свобода порождается дисциплиной — ибо она создаёт новые умения. Он утверждал, что эффективное образование — то, которое приносит свободу — должно, согласно самой сущности человека, опираться на усилия, дисциплину, поощрение, разрешение и награду.

Джордж Стейнер[134], с другой стороны, при обсуждении древних принципов еврейского образования, полученного им самим и преподаваемого собственным детям, сделал следующее неполиткорректное заявление на страницах популярного еженедельного журнала: «Видя всё творимое для того, чтобы не беспокоить детей, чтобы у них не было неврозов, я утверждаю, что, напротив, невроз созидателен и именно он помогает нам становиться людьми. Поверьте мне, упрощая всё для детей, мы делаем их хрупкими не только с точки зрения образования, но и эмоционально, что гораздо хуже».

Сегодня с детьми, с «молодёжью» обращаются как с маленькими богами. Если они получают в школе плохие оценки, родители не наказывают их, а «поправляют» их учителей, разбивая им лица. Всякое наказание объявлено нелегитимным. Это обожествление детства и юности парадоксальным образом сочетается со статистическим ростом жестокости к детям и педофилии. Стареющие общества относятся к детям и молодёжи двусмысленно и патологично: низкопоклонство, избыточная любовь и безграничная вседозволенность сочетаются с извращённой жестокостью и сексуальным садизмом. Здоровые общества, напротив, в обращении с молодёжью используют стратегию, направленную на передачу коллективных ценностей и развитие талантов: тренировки и защита, строгость и уважение.

Сейчас к этим архаическим принципам нельзя вернуться, они были забыты благодаря невежественной утопии эгалитаризма. Будущее, однако, позаботится об их повторном утверждении.

Консерватизм и тиражированием: старческие недуги современности

Шарль Шампетье, главный редактор «Элеман», как–то раз поделился со мной следующей мыслью, заслуживающей отдельной книги: «Общество масс–медиа разрушает традиционную структуру знания, а также интеллектуальных и культурных инноваций, подменяя её тиражированием».

Как уже заметил Вальтер Беньямин[135]— изгнанник из гитлеровской Германии, говоривший о тоталитарной природе телевидения ещё в 50–х, когда оно только появилось в США, — аудиовизуальная сфера, подобная современной электронно–визуальной (Интернет, компакт–диски, видеоигры и т. д.), воспроизводит модели и ценности, не создавая новых, действует по горизонтальной и строго коммерческой логике. То же самое можно сказать и о рекламе: она повторяет, следует каким–то образцам, но никогда не создаст ничего нового. Общественные модели копируются согласно консервативной логике, особенно в сфере идей и решений. Создаются фальшивые инновации — лишь насмешка и ничего более. Современность состоит лишь из повторения, подражания, консерватизма (как форм, так и ценностей) и схоластики — и всё это под личиной инновации имоды. Между господствующей идеологией, повторяющей гуманистические догмы, и насущной технологической, научной, демографической реальностью растет пропасть. Ситуация становится всё более нестабильной и сигнализирует о неотвратимой катастрофе.

Некогда «метаполитика» — политическое применение новых политических идей — была организована иерархически. Авангард навязывал свои прогрессивные идеи. Сегодня, в эпоху умирающей современности, авангарда такого рода не существует. Даже моду, будь то интеллектуальная мода или мода на одежду, уже непросто интерпретировать. Всё функционирует горизонтально, по сути реакционно — сплошные повторения. Это крайне заметно в области музыки: формы и техники меняются, но содержание всё то же. Даже в технологии инновации больше не служат «смене образа жизни». Интернет меняет жизни людей куда слабее, чем их изменили электрическая лампа или телефон. Все это признаки застоя мира — и начала его конца?