Архаон Вечноизбранный - [11]

— Тогда тебе лучше пойти со мной, — сказал священник с добротой, тяжело дыша.

С младенцем в одной руке, прижатым к округлому животу, и Герольдом, свернувшимся кольцом в другой, отец Дагоберт направился обратно к храму. Под бронзовым взглядом Зигмара он молча кивнул, прежде чем войти под арку и пинком захлопнуть за собой огромные двери храма.

Глава 3

«Срезана кукуруза, собран урожай.

Таал восхваляется, собираются снопы.

Благодарения добрым небесам,

А этот плод был взят незрелым».

Танец жнеца (Аноним)

Демпстер Рок

Нордланд

Вигиль, время сбора урожая, имперский год 2399

Иеронимус Дагоберт тяжело ступал по ступенькам помещения для мытья посуды. В кухне ревел огонь, но на нем ничего не готовилось. Священник молчал, пока шёл по выстланному плитами полу подвала.

— Отец, — послышался голос, едва различимый за ревом огня. Он был нежным по возрасту. Молодой, хрупкий и сломленный. Скорее опустошенный шепот, чем голос. Это слово перешло в приступ кашля, который заставил священника закрыть глаза. — Иеронимус, это вы?

Дагоберт стоял, повернувшись широкой спиной к ребенку. Его рука сжалась в кулак. Он рассеянно прикусил костяшки пальцев. Его глаза слезились, а щеки горели, но леди Магдалена из хосписа Зальценмунда заверила его, что это не чума и что он просто переутомился, ухаживая за ребенком. Однако она не могла сказать того же о мальчике. Хуже того, жрица Шаллии сказала ему, что болезнь не была известна ни ей, ни ее Ордену, и лучшее, что она могла сделать, — это устроить его поудобнее для предстоящего конца.

— Отец?

— Я здесь, сын мой, — заверил его Дагоберт. Он открыл свои страдальчески зажмуренные глаза и подошел к той стороне кухни, где остывал чайник с лекарственным чаем. Рейвенсворт и грунтовый Стаффрут, подсказанные ему Магдаленой. Что-то, чтобы помочь страдающим. Если принимать их в большом количестве, то это поможет страдальцу спокойно умереть.

— Тебе надо выпить еще чаю, — крикнул Дагоберт через огонь. — Как велела леди Магдалена, — он взял начищенный до блеска котелок и налил дурно пахнущую жидкость в деревянную кружку. Он замолчал. Его рука дрожала. Туманная жидкость расплескалась по чашке. Дагоберт с грохотом опустил его обратно на стол. — Нет, — сказал он сам себе. — Зигмар, прости меня. Еще одна ночь.

Оставив стряпню, Дагоберт прошел через судомойню к тому месту, где он поставил кровать мальчика перед камином.

— Ох, Малыш Дидерик, — сказал Дагоберт. Ребёнок выглядел ужасно. Настоящий труп. Он дрожал — его тело постоянно сотрясала дрожь, с которой не мог справиться даже самый яростный огонь. Дагоберт называл мальчика Маленьким Дидериком, но для своих восьми лет он был довольно высоким и мускулистым. Чума, однако, превратила его в шелуху. Даже полевая мышь могла бы поднять его с кровати. Его молодая плоть была пронизана язвой, которая открывала трещины и рубцы, которые не заживали и, в свою очередь, давали потомство оспе, которая превратила его кожу в струпья и чешуйки. Его прекрасные светлые волосы выпали, а глазницы были покрыты коричневыми синяками от разложения. Глаза внутри затуманились и погрузили мальчика во тьму. Но хуже всего было то, что из уголка рта детеныша постоянно вытекала кроваво-черная патока, которая вытекала и из груди, и из желудка, мешая ему дышать и почти не давая есть.

Несмотря на бесчисленные страдания мальчика, священник почти никогда не слышал его жалоб. Он обладал такой силой духа и тела, что Дагоберт одновременно восхищался им и боялся его. Чем больше Маленький Дидерик сражался и чем дольше терпел, тем больше он будет страдать. Леди Магдалена сказала Дагоберту, что, несмотря на бесспорную храбрость мальчика, ему пришел конец. Дагоберт плакал перед жрицей. Он вырастил маленького Дидерика в храме. Они не расставались уже восемь лет, и Дагоберт, у которого не было собственных детей, обнаружил, что мальчик привнес в его жизнь смысл, которого он не ожидал. Акт милосердия, спасший его в ту роковую лунную ночь, превратился в акт любви. Он был одновременно духовным и замещающим отцом ребенка. Он сам дал ему имя — ради Зигмара. Правда заключалась в том, что слезы, пролитые Дагобертом, были окрашены не только горем, но и облегчением. Для бедного мальчика все было почти кончено. Жрица дала ему самое большее один день. Затем она дала Дагоберту чай, чтобы облегчить страдания мальчика и облегчить путь к груди Шаллии.

— Отец, — прохрипел малыш Дидерик. — Неужели я умираю?

— Да, мой мальчик, — ответил Дагоберт. Слова прозвучали быстрее и легче, чем он ожидал. — Недолго… совсем недолго. Твои испытания скоро закончатся, и ты будешь свободен. Ты страдаешь, Дидерик? — спросил Дагоберт.

— Я почти ничего не чувствую, — сказал мальчик. Дагоберт кивнул. Стряпня леди Магдалены успешно избавила ее пациента от самых тяжелых мучений. — Мне страшно, — признался мальчик.

Дагоберт взял маленький серебряный молот, который он носил на своей толстой шее в знак почтения к своему Богу-Королю — эмблеме его священного служения — и повесил его на шею ребенка. Мальчик даже не почувствовал этого.

— Не стоит, — сказал Дагоберт. — Я уже здесь. Я всегда буду здесь — рядом с тобой.