Архангелы Сталина - [19]

— Счастливого полёта! — Напутствовал нас боцман, размотав за борт катушку штормтрапа.

Мы с Бабушкиным, переваливаясь и косолапя, как медведи, из-за унтов и меховых комбинезонов, полезли вниз. Лезгинку в водолазном костюме танцевать нисколько не труднее будет. Лётчик пробрался на своё сидение, придерживаясь руками за плексигласовый козырёк, а я следом ступил с трапа на узкую носовую палубу, которая ощутимо качнулась под моим шестипудовым весом. Ладно, хватит мне места, не в футбол же тут играть. Ага, как последнему, надо отдать швартовы. Да забирайте! Держа равновесие, встал на поплавок, и занял место на пассажирском кресле справа от Бабушкина. А чего он на меня так удивлённо уставился? Я внимательно оглядел себя. Да нет, всё в порядке, ширинка застёгнута. Не тот конец отбросил? Но вроде бы "Челюскин" набирает ход не утягивая нас за собой.

— Что-то не так, Михаил Сергеевич? — Спрашиваю.

— Нет, всё нормально, товарищ комбриг. Только мне нужно мотор запустить.

— Так запускайте, товарищ Бабушкин. Я не против.

Лётчик замолчал. Видимо от радости. Ну, ещё бы, сам комбриг Архангельский разрешил завести двигатель. Нет, вот, что-то хочет сказать.

— А не могу завести, товарищ комбриг.

Тьфу…. Опять не слава Богу. Ой, извини, Господи, ты этого не слышал.

— Сломался? Странно, а на вид вполне исправный. Тут же стосильный "Вальтер" стоит? Я давно говорил, что немцы не могут нормальную технику делать.

— Он не сломался, — скромно пояснил Бабушкин. — Надо винт провернуть пару раз.

Ворча и матерясь, я вновь полез на палубу. Настолько неуклюже, что рядом кто-то громко рассмеялся. Где это рядом, море же кругом? Опять ржёт, слева от меня. Ага, вижу. Обыкновенная толстомордая белуха радостно оскалилась и ещё головой кивает. Здоровается, наверное.

— Ну, здравствуй. Что, пингвин, весело? Лучше бы помог "Пижму" найти. Где она, знаешь?

— Деда-деда-деда-деда, — заверещал полярный дельфин и, видимо соглашаясь, захлопал плавниками.

— Какой деда? — возмутился я. — Хотя если в профиль глянуть…. Нет, не было такого. Ты кому, Андерсену поверил? Врет он всё, понял?

— Деда-деда-деда-деда, — ответила белуха и плеснула в меня водой.

— Не балуй, — погрозил дельфину пальцем. — В угол поставлю!

Зверюга успокоилась, а я пошарил по карманам, куда накануне сунул горсть конфет.

— Вот, "Мишку на Севере" будешь? Мало? Вот ещё. Имей совесть, пингвин!

В общем, договорился я с юным вымогателем. Покажет он нам "Пижму", только должны лететь мы невысоко и не быстро. Но по возвращении будем должны конфет столько, сколько весит крупный палтус. Согласился, хотя ни разу не видел этого палтуса живьём. Ну, будем надеяться, что достаточно мелкая рыбка. А корабль совсем рядом. До него два косяка селёдок, подводная гора и стойбище каракатиц. Короче — плавником подать.

Дельфин уплыл в восточном направлении, а я, наконец, вспомнил, за каким же… хм, таким вылез на палубу.

— Михал Сергеич, в которую сторону крутить? Туда?

Бабушкин пальцем показал нужное направление, и я крутанул. Мотор что-то буркнул и чихнул.

— Будь здоров!

С техникой вежливость никогда не бывает излишней. На самом деле помогло. После второй попытки агрегат заработал легко и радостно, раскрутив перед моим носом мерцающий диск пропеллера. А дальше что?

— Сергеич, я в эту мясорубку не полезу.

— Нагнитесь пониже, товарищ комбриг. Места хватит. Тут даже Мойша пролезал. — Проорал Бабушкин сквозь треск двигателя.

Я с сомнением посмотрел на просвет между палубой и винтом. Всю жизнь мечтал посреди Ледовитого океана раком ползать. В таком виде и креветка элегантнее меня смотрится. Нет уж, лучше аккуратненько на колесо шасси переползу. Ха, Шниперсон пролезал, нашли эталон. Будь у меня такая фамилия, и я бы куда угодно пролез.

Житие от Израила.

Я отпустил Кренкеля отдыхать, едва в дверях радиорубки появился Лаврентий. Он подошёл к диванчику, на котором обычно и спал старший радист, сел и откинулся на спинку, заложив руки за голову. В стёклах пенсне отражались разноцветные карточки на стенах (у радиолюбителей называющиеся QSL), присылаемые в знак подтверждения проведённой радиосвязи. А за стёклами хитрые-хитрые глаза.

— Не слышал, что Гаврила в кают-компании учудил?

— А что случилось? Вроде в самолёт он трезвый садился, я в иллюминатор смотрел. Кофе будешь?

Берия посмотрел, как я ставлю на самодельную плитку бронзовую турку, и ответил сразу на второй:

— Конечно буду. А Гиви там трезвый был, что и шокировало товарищей.

— С каких это пор, трезвость вызывает шок и трепет?

— Неверно выразился, — уточнил Лаврентий. — Люди в тягостном раздумье и глубоком размышлении разошлись. Белецкий у доктора третий стакан валерьянки выпросил, всё не может понять, как это, большой чин ОГПУ поёт песни, расходящиеся с курсом партии. Непорядок.

— Уж не про баньку ли по-белому спел? — Спросил я, разливая кофе по чашкам.

— Он свою любимую исполнил. Где Господь всем конфеты раздаёт.

— Гиви такой, — согласился я, размешивая сахар. — Помню на фестивале в Навашино…. Лаврентий, ты не был в Навашино!?

— Да, — хмыкнул в чашку Берия, — только с моей рожей и шляться по фестивалям. Может ещё одного Жукова встречу. С ковром и пистолетом.