Арфа королей - [113]

– Я всего лишь хотела пожелать тебе доброй ночи, – говорит она, – и не засижусь дольше, чем ты, бард, мне позволишь.

– Нет, я… дело не в том, что…

Эрнья подносит к губам мою руку.

– Мой дорогой Брокк. Я не буду принуждать тебя поступать против твоей воли. В конечном итоге это может закончиться плачевно, и мы будем чувствовать себя неловко. Но если ты хочешь… если готов… то тогда можно было бы…

Я отнимаю руку. Это простое действие дается мне с огромным трудом. Я вижу в ее глазах смятение, и в груди тут же вспыхивает ненависть к себе. Однако допустить этого не могу. Не могу сделать шаг, способный стать таким… безвозвратным.

– Миледи, – шепчу я, – если бы все сводилось только к моему желанию, я с восторгом сказал бы «да». Но поступить так не могу, ни сегодня, ни в следующие ночи. У нас чуть ли не завтра День летнего солнцестояния.

Эрнья молчит и смотрит в сторону, обхватив себя руками, словно мои слова ее ранили. Теперь передо мной уже не королева Маленького народца, а деревенская девушка, которую я рисовал в воображении, обиженная моим отказом. Не знаю, что ей сказать.

– Если бы я это сделал, если бы…

– Не молчи, продолжай.

Ее тон холоден, от игривого настроения, в котором она пришла, не осталось и следа.

– Другие мужчины, наверное, отличаются от меня, – говорю я, – мне претит банальная интрижка без сколь-нибудь значимого продолжения, сладкий миг, который длится какое-то время, быстро заканчивается, а потом легко забывается.

Эрнья встает, берет свечу и идет к двери. Затем оборачивается, смотрит мне в глаза, и хотя на ее лице застыло выражение задетой за живое девушки, за ним явственно проглядывает сила – теперь она одновременно и женщина, и королева.

– Ах, Брокк, – тихо произносит она, – мне ведь такое тоже не нужно.

Дверь открывается, тут же затворяется, и она уходит.

31. Дау

Один из стражей Родана, Горв, вдруг исчезает, ни с кем не попрощавшись и ничего не объяснив. На конюшне поговаривают, что он потерял место после того, как потанцевал с Ливаун в тот вечер, когда она принесла принцу извинения. Сегодня в главном зале рядом с Роданом Буах и какой-то новичок. Тоже верзила. Судя по виду – боец. При этом бдителен, как и положено личному стражу. Мы с Ливаун танцуем – второй раз из трех – и я вижу, как они с Роданом сначала смотрят на нас, а потом обмениваются парой фраз.

Танец медленный, его мелодия нежна и печальна. Ливаун положила мне на плечи руки, мои покоятся у нее на талии. Она заколола волосы по бокам, но сзади они свободно спадают ей на спину. Свет множества свечей смягчает их огненно-рыжий цвет до золотистого. Я понимаю, почему на нее засматриваются окружающие. Просто не хочу, чтобы в их число входил Родан. А как раз он и не сводит с нее глаз, поглаживая ладонью подбородок.

– Прекрати на него пялиться, – шипит Ливаун, – да еще так свирепо.

Ответить ей я не могу, хотя мне и надо с ней поговорить. У меня не было возможности рассказать о том, что я видел на площадке для проведения ритуала, и даже сейчас, хотя прошло немало времени, это, как мне представляется, может оказаться важным. Я отвожу взгляд от стола знати и вновь смотрю на партнершу. Музыка звучит то громче, то тише. Мы делаем круг, расходимся и сходимся вновь. А когда, взявшись за руки, кружимся, она улыбается мне мимолетной улыбкой. Ее взгляд теплеет. Я чувствую себя так, словно отпер запретную дверь.

– Что-то не так? – шепчет она.

Я качаю головой и стараюсь больше не смотреть ей в глаза. Миг безумия – вот что это было. Она моя соперница. Мой товарищ. При случае – напарник в рискованных вылазках. И ничего другого здесь быть не может. Это касается не только Ливаун, но и всех остальных. Я приучил себя шутить с такими вещами – зов плоти, развлечения мужчин и женщин, – чтобы казаться таким же мужчиной, как все. Но в моем будущем для этого попросту нет места. Запретная дверь должна и дальше оставаться закрытой. Запертой на замок до скончания времен. Этот урок я усвоил уже давно. Распахивать сердце означает впускать в него боль и терять себя. К тому же, на Лебяжьем острове в этом отношении весьма суровые правила.

Ливаун хмурится. Я придаю лицу бесстрастное выражение, мы исполняем дорожку замысловатых шагов, еще немного кружимся, затем музыка смолкает, она приседает в реверансе, и мне не остается ничего другого, кроме как поклониться ей, взять под руку и отвести на место поближе к труппе. И только убедившись, что она действительно села рядом с Арку, я ухожу. Пусть сколько угодно судачат, что этой бродячей певунье нравится немой конюх, или наоборот, но у меня больше нет желания давать Родану повод кого-то из нас донимать. Если бы Ливаун не сказала, что до Дня летнего солнцестояния должна со мной три раза станцевать, я бы и сейчас к ней не подошел. Не люблю танцы. И никогда не любил.

Из зала я выхожу рано, еще до окончания выступления труппы. И поскольку настроение у меня довольно мрачное, для компании я явно не подхожу. Недалеко от конюшни слышу шаги за спиной. Три человека. Не в ботинках, а в мягких туфлях. Если пытаются незаметно за мной следить, то это получается у них из рук вон плохо. Ребята с конюшни были бы в ботинках. К тому же, наверняка болтали бы и шутили, может даже окликнули бы меня и попросили их подождать.