Арарат - [67]

Нет ничего более убедительного для любящей матеря, чем доверие ее ребенка к человеку постороннему: этот человек становится близким и для нее. А ведь Асканаз не был чужим для семьи Оксаны… Аллочке нравится Асканаз… Оксана с радостью следила за тем, как доверчиво льнут к Асканазу и Аллочка и даже сдержанный по натуре Микола. Затем она с трудом убедила детей лечь в постель, запретив вскакивать, а сама тихо сказала Асканазу:

— Вы видите, что стало с моей Аллочкой!.. И она думает, что сможет стать артисткой… Ах, гады!

— Не отнимайте же этой веры у ребенка ни в коем случае! — твердо сказал Асканаз, ни о чем не спрашивая.

Но Оксане не терпелось облегчить сердце.

— Чем больше я смотрю на Аллочку, слышу, как она заикается, и вспоминаю, как чисто и ясно она говорила, тем сильнее болит у меня душа! Во мне прямо кипит ненависть к этим гадам!..

Оксана умолкла. Глаза ее сверкали гневом, лицо вспыхнуло румянцем. Взяв Асканаза за руку, она подробно рассказала ему все события той злополучной ночи. Заканчивая свой рассказ, она со вздохом произнесла, мешая «ты» и «вы»:

— И вот свершилось ужасное — Аллочка начала заикаться… Вы и сами слышали!.. Кто же возместит моему бедному ребенку эту страшную потерю? Скажи, дорогой Асканаз, утешь меня… Неужели Аллочка должна до конца жизни остаться заикой?.. Какая горькая насмешка!.. Она же так хотела стать артисткой, и вдруг…

Оксана, поникнув, глотала слезы. Асканаз погладил ее руку и успокаивающе сказал:

— Она испугалась, это нервное потрясение. Наша медицина, конечно, найдет способ…

— Ах, Асканаз Аракелович, я уже отчаиваюсь… Хоть бы поскорей избавились мы от этого кошмара!

— Не надо отчаиваться, Оксана, — остановил ее Асканаз.

— Ну как не отчаиваться? Вот я слышала столько хорошего о вас… А теперь вижу в тылу и в таком виде… Не знаю, что и думать.

Помолчав немного, Оксана заговорила снова:

— Ведь я была такой беспечной… ничего не понимала, не интересовалась политикой! А как ревновала Павло!.. А теперь я должна жить в разлуке с родными, сочинять небылицы о собственном муже! Он был такой хороший! А ведь пришлось сжечь все его письма! И знаешь, он не только пригоден к военной службе, но и работает в армии инженером. А мне велено говорить, что он непригоден к военной службе. Ах, как хорошо, дорогой Асканаз, что ты здесь! Ведь сколько времени я не смею никому открыть сердце! Говори же, рассказывай, я хочу слышать твой голос! Объясни мне, долго ли все это будет продолжаться, долго ли придется видеть эти отвратительные рожи? Каждый день приносит новое несчастье! Что сейчас делается с моей бедненькой Марфушей и что от меня хочет этот Василий Власович? Ох, боюсь я, что угонят нашу Марфушу в Германию…

— А кто такой этот Василий Власович?

Оксана рассказала о посещении Василия Власовича и описала его внешность.

— Ты говоришь, среднего роста, худощавый, часто мигает… — Асканаз словно хотел что-то припомнить. — Аллой он интересовался?

— Интересовался, говорил так заботливо… А после того как он пообещал помочь Марфуше, я чуть было не открыла ему сердце!

— Нет, нет, Оксана! — нахмурился Асканаз. — Что можно ожидать от человека, поступившего на службу к фашистам? А расспросы этого человека вызывают у меня глубокое подозрение.

— Вот эти-то подозрения и убивают меня! Я еще не научилась узнавать людей, все время помнить о том, что нельзя со всеми говорить начистоту, говорить то, что есть на самом деле! Алла недаром смеялась надо мной: «Что у тебя на сердце, то и на языке». А каково наше положение теперь? На каждом шагу тайны, секреты, приходится обдумывать каждое слово… А я совершенно не привыкла к этому, дорогой мой!

— Тогда, когда царит насилие, тайны создаются сами собой. Ты должна серьезно обдумывать каждый свой шаг, дорогая Оксана, и поступать только так, чтобы это было на пользу общему делу.

— Вот и Алла это говорила. А я ничего не умею делать! Мой Павло иногда шутил, что я, кроме крепдешинов и фасонов туфель, ни о чем не умею говорить. А теперь все иначе: Оксана, храни тайну, Оксана, говори с одним так, а с другим этак! Совсем у меня голова закружилась!

— От людей близких не стоит и нельзя хранить тайны. Ну, а эти, — Асканаз с отвращением махнул рукой, — это же не люди… Дорогая Оксана, вся наша страна ведет борьбу не на жизнь, а на смерть. И здесь, в тылу, у нас есть тысячи таких бесстрашных советских людей, как Алла Мартыновна…

Оксана вздрогнула, у нее невольно вырвалось:

— Откуда ты знаешь, что Алла…

— Она писала об этом в одном из писем Денисову…

Лицо Оксаны просветлело. Теперь для нее все стало ясно. Она поняла теперь, что ей незачем скрываться от Асканаза.

— Единственное мое утешение — это Алла, я понимаю, что надо брать с нее пример… За это время я видела ее всего один раз и то ночью. А когда я вижу ее или только слышу о ней, я чувствую какую-то уверенность, верю, что фашисты не могут долго продержаться, что будем мы жить по-прежнему! Вот и сейчас ты здесь, поэтому я воспрянула духом. Спасибо тебе за это, дорогой! Но ведь ты должен уйти… И снова одиночество, та же тревога, та же неопределенность…

— Дорогая Оксана, твердо помни только одно: все это временно, и наберись мужества. Будь осторожна, никакого доверия ни фашистам, ни людям, которые служат у них!