Арарат - [65]

— Эх, Колюшка, виноват я перед тобой: сдуру ввел тебя в беду!

— Какой он тебе к черту Колюшка? — одернул его один из бойцов. — Забыл, что с командиром взвода говоришь?

Титов отмахнулся от него и со сдержанным раздражением посоветовал Поленову:

— Ты бы поменьше говорил, Поленов, побереги раненую голову.

— Вот доскажу, товарищ Титов, чтобы тяжесть с сердца сбросить, а голова не отвалится, поболит и перестанет. Значит, так: подошли мы к селу, а Минаев дорогой мне все объяснил. Иду я себе, значит, известное дело, переодетый, как заправский крестьянин. Вижу, едет повозка, а в ней — фашист. Говорю себе: дам-ка я передохнуть ногам, подсяду к нему! По-немецки-то я не знаю, а по-русски заговорить — опасно… Ах, гады проклятые, на собственной земле не позволяют на родном языке говорите! А сесть все-таки хочется. Обидно мне, что наша русская кобылка фрица везет, а не меня. Решил я притвориться глухонемым, замычал, замахал руками и влез в повозку. Фриц мне грозит: слезай, мол, рус, не то убью. А старик, который конем правил, посмотрел на меня внимательно и говорит фрицу: «Пускай себе сидит, не видишь, что ли, глухонемой. Чем он тебе помешал?»

— А по-каковски старик говорил? — насмешливо спросил Титов.

— Наполовину по-русски, наполовину по-немецки.

— Так, значит, ты только наполовину понимал?

— Нет, зачем, все. А если и не понимал, то догадывался.

— Ишь ты, какой понятливый оказался.

— Эх, Титов, Титов, ты всегда недооценивал меня. А у меня природная смекалка! Да, на чем это я остановился? Значит, фриц этот перегнулся ко мне, цап меня за ухо — и давай орать. Испугался я, что этот гад меня и взаправду оглушит, — как мне тогда с Алешей-то беседу вести? Вижу, не перестает фриц орать мне в ухо, собрался я с силами, схватил его за горло и давай орать еще громче. «Ах ты, мерзавец, кричу, ты что думаешь, у меня голоса не хватит тебя перекричать?!» Вырвал у него из рук автомат, дал ему по башке, тут он и дух испустил.

— Григорий, побойся бога: зачем было фрицу одному по дорогам разъезжать?

— А ты думаешь, они больно умные? Угробил я этого фрица, а старик на меня обижается. «Ты что ж это, говорит, беду на меня накликал, ведь теперь меня и мою семью загубят фашисты!» А я ему: «Зачем фрица в свою повозку усадил да с ним раскатывал? Вот учись, как нужно расправляться с врагом». А потом передал я ему автомат фрица и говорю: «А вот тебе и оружие, иди в лес, станешь партизаном, я за тебя тогда словечко замолвлю».

— Если хоть половина того, о чем ты мне тут рассказывал, правдой окажется, — недоверчиво проговорил Титов, — тогда можно считать, что ты свою вину немного загладил.

— Эх, Коленька, не вспоминай лучше…

Поленов рассказал еще несколько своих приключений и добавил:

— А все-таки наш комиссар парень подходящий!

— А вспомни, что ты о нем говорил: молокосос, мол, и черт знает что еще…

Поленов пытался отшутится.

— Это ты меня просто не так понял. Насочинил чего-то… А я хотел вот что сказать: комиссар наш правильный человек, умеет людей с одного взгляда узнавать, ценить их по достоинству.

Хотя Титов в душе еще не простил Поленова, но ответ Григория пришелся ему по душе. Он подхватил Поленова под руку и повел его по петляющей в лесу неровной тропинке.

Глава девятая НЕОЖИДАННОЕ ПОСЕЩЕНИЕ

В один из сентябрьских вечеров полупустынными улицами Краснополья проходил, сутулясь под дождем, мужчина в потрепанной одежде. Электростанция была взорвана перед самой эвакуацией, и с наступлением вечера городок погружался в темноту. Лишь кое-где чадили развалины подожженных зданий. Если б не фашистские патрули, городок казался бы вымершим, тем более что в эту пору хождение по улицам разрешалось только по специальным пропускам.

Одинокий прохожий оглядывался по сторонам, пытаясь по памяти определить, где находилось прежде то или иное учреждение. Развалины домов мешали ему ориентироваться. Он заметно избегал встреч с людьми и, заслышав голоса, сворачивал в сторону или прятался в тени ближайших развалин. Наконец он свернул на одну из поперечных улиц. Глаза его уже свыклись с полумраком. Оглядев всю улицу вдоль и поперек, он зашагал быстрее.

За ним издали осторожно следовал другой мужчина, тоже в поношенной одежде, стараясь не терять из виду фигуру идущего впереди.

Вскоре первый незнакомец остановился перед низеньким домиком и, оглядевшись, трижды стукнул пальцем в тусклое оконце. Никто не отозвался. Незнакомец еще раз негромко постучал. За окном зашелестело, кто-то изнутри осторожно приотворил форточку, и женский голос едва слышно спросил:

— Кто там?

— Свои, откройте дверь скорее…

— Я никого не могу впустить, поздно уже…

— На минутку. Я вас не задержу.

Женщина что-то жалобно и недовольно прошептала. Форточка закрылась. Через минуту медленно приоткрылась дверь. Впустив незнакомца в комнату, женщина зажгла свечку и внимательно оглядела пришельца, который остался стоять в первой половине комнатки, разделенной надвое занавесью.

Женщина стояла неподвижно, тяжело дыша, и не сводила с незнакомца застывшего взгляда. И вдруг словно осветилась затуманенная душа: щеки женщины покрылись румянцем, она широко раскрыла глаза и, взмахнув руками, кинулась на шею незнакомцу, с плачем повторяя: