Арарат - [5]

Прозвучал звонок председателя. Сразу стало тихо, — а этого не так-то легко достигнуть во время таких многолюдных собраний. Услышав, что слово для доклада предоставляется ему, Вртанес встал с места и медленно подошел к трибуне.

Разложив перед собой листки, он спокойно начал говорить. Первые несколько минут он с тревогой ждал, что вот-вот из задних рядов послышатся восклицания: «Громче!», «Ничего не слышно!». Но нет, никто его не прерывал. Вртанес ободрился — значит его голос доходит до слушателей. Он рассказал о теплом приеме, который им оказали москвичи, и затем продолжал:

— У нашего народа были мужественные сыны, которые, не задумываясь, жертвовали своей жизнью во имя родины. С оружием в руках защищали они честь армянского народа, святость родного очага, право родной страны на существование. Но одновременно у нас было и иное оружие, которое придавало силу руке воина, вдохновляло упавшего духом и внушало веру в светлое будущее. Этим оружием была наша культура!

Наши летописцы, наши писатели были соратниками наших воинов. И когда меч выпадал из рук воина, летописец и писатель брали в руки тростник или перо и огненным, неугасимым словом оживляли веру и надежду в сердцах людей.

И эти писатели достигали своей цели: не только люди передовые, но даже и неграмотные научились ценить родную письменность. Мне вспоминается такой случай. Восьмилетним ребенком я проходил по улице села. Впереди меня брела какая-то старуха. И вдруг я заметил, что она с трудом нагнулась и подняла с земли печатный листок, вырванный бог знает из какой книги. Она близко поднесла к глазам этот листок, бормоча: «Написано что-то… может быть, какие-нибудь хорошие слова… Дам учителю, пусть спрячет! Ведь небось пишут только истинное, а истину топтать под ногами нельзя…»

Вртанес умолк, перевел дух, отпил воды и снова заговорил:

— И многовековая культура и физическое существование нашего народа подвергались смертельной опасности в дни первой империалистической войны. От окончательной гибели нас спасла лишь Великая Октябрьская революция. Армянский народ пошел по дороге, проложенной великим русским народом, пошел по пути, указанному Лениным. Мы залечили наши раны и с новым воодушевлением начали развивать нашу культуру.

Заканчивая свой доклад, Вртанес сказал:

— Мы являемся законными наследниками нашей многовековой культуры, и мы обязаны отдать все силы делу создания культуры нашей эпохи. В наших рядах не должно быть места равнодушным верхоглядам и беспринципным бумагомарателям. Мы обязаны создать такие произведения, чтобы грядущие поколения вспоминали о нас с чувством гордости!

После Вртанеса и другие писатели рассказали, как проходила московская декада.

Торжественная часть собрания была закончена. Объявили перерыв.

Асканаз подошел к Вртанесу, пожал ему руку, и они вместе вышли.

— Ну, что скажешь? — спросил Вртанес, отирая платком пот со лба.

Асканаз улыбнулся:

— Твой доклад понравился даже… — и он назвал имя одного из членов президиума, академика, известного своей придирчивостью.

Но в этот вечер Вртанес был исполнен дружелюбия ко всем и без всякой задней мысли сказал:

— Да, надо бы повидаться с ним и поблагодарить за то, что он оказал мне любезность, оставшись до конца доклада.

Прогуливаясь по аллеям парка, они встречали знакомых, и Вртанес с детской радостью выслушивал похвалы. Они уже собирались войти в зал, когда, оттолкнув в сторону Асканаза, кто-то преградил дорогу Вртанесу с громким криком:

— Что это за безобразие, товарищ Вртанес?!

Пред Вртанесом стоял юноша лет двадцати пяти, с круглым, полным лицом и узким лбом. У него были неестественно широкие веки, которые почти закрывали глаза. Асканазу не хотелось, чтобы хорошее настроение Вртанеса было испорчено. Зная подошедшего к ним юношу, он был уверен, что его негодование вызвано каким-нибудь пустяковым поводом, и поспешно сказал:

— О безобразиях поговорим после, товарищ Тартаренц: уже дали третий звонок, опоздаем на второе отделение…

— А я не к вам обращаюсь, товарищ Асканаз, а к Вртанесу. То, что я хочу сказать, касается именно второго отделения, — сердито прервал его Тартаренц и снова обратился к Вртанесу: — Я вас спрашиваю: что это за безобразие?

— А что случилось? — спокойно спросил Вртанес.

— А то, что председатель не поставил мои стихи в программу, а у меня чудесный материал. Что ж получается?.. Одному разрешают выступить, да еще артистам поручают читать стихи, а меня и вовсе лишают слова!

— Мне об этом ничего не известно.

— Так вот, я вас ставлю в известность! Давайте пойдем, скажите там распорядителю, чтоб мне дали слово… Ничего, если и опоздаете немного!

— Да ведь я тут не волен решать! — попробовал возразить Вртанес.

— То есть как это не вольны?! Вы же докладчик, они вас послушаются. Скажите им, пусть лучше кончат дело миром, а то все равно я своего добьюсь и выступлю!

Асканаз попробовал было вмешаться, но из этого ничего не вышло: Тартаренц не желал слушать увещеваний и стоял в такой позе, что пройти в зал можно было лишь оттолкнув его. А на это не были способны ни Асканаз, ни Вртанес.

— Я вам говорю, что одного вашего слова будет достаточно… Пойдемте со мной, — твердил Тартаренц.