Арарат - [188]

«Никакой речи об условиях! Безоговорочная и полная капитуляция!» — сказали ему в ответ.

Второго мая Берлин был окончательно занят советскими войсками. Триста тысяч фашистских солдат и офицеров сложили оружие.

* * *

Асканаз Араратян получил приказ командования Первого Белорусского фронта о том, что его дивизия будет принимать участие в штурме Берлина. 29 апреля дивизия уже участвовала в военных действиях под Берлином.

— Вот и исполнилось твое заветное желание, Гарсеван-джан! — улучив удобную минуту, воскликнул Ваагн. — Фашисты теперь за каждую мышиную норку рады были бы по тысяче туманов[19] платить…

Когда и при каких условиях высказал Гарсеван это желание — он и сам сейчас затруднялся вспомнить. Ему было ясно одно: настала пора того заветного подвига, о котором он мечтал с того дня, когда у него отнялся язык во время отступления из Керчи. Он на миг представил себе пройденный боевой путь, и душа у него наполнилась ликованием, смешанным с печалью. Унан, Грачия, Тиросян, Габриэл, потом Аракел… Разве не были достойны они увидеть этот день? Но если бы не самоотверженная отвага погибших, Гарсеван и его товарищи не удостоились бы великой чести участвовать в штурме Берлина…

— Да, Ваагн, немного уже осталось! Но вот это немногое кажется мне таким же трудным, как и весь пройденный путь! Помнишь, на берегу Одера, когда фашистские автоматчики прорвались к нам в тыл? Никогда не видел я нашего комдива таким сердитым…

Ваагн (ныне уже командир первой роты) покрутил головой и улыбнулся:

— Нет, что ни говори, умеет народ сказать свое хлесткое слово! — И он замурлыкал себе под нос слова старинной песни:

За мышиную норку дам тысячу туманов,

Любимая яр, умереть мне за тебя!..

— Уж если хочется петь, пой что-нибудь хорошее, а то смешиваешь муку с отрубями, словно пекарь-неряха!..

— Уж сказал бы, что нанизываю украденные строчки, словно какой-нибудь бездарный поэт!

— Я с поэтами дела не имел, а муку от отрубей отличать умею.

— Прошу прощения, мне уже пора: пойду отсеивать муку от отрубей!

Первого мая части дивизии Асканаза Араратяна стояли перед мощными укреплениями, возведенными в сквере. Каждое из них представляло систему железобетонных перекрытий и поднималось на высоту пяти-шести-этажного дома. Они отстояли друг от друга на пятьсот метров. Железобетонные стены были в четыре метра толщиной. Железобетонными были и площадки укреплений, где размещено было по четыре крупнокалиберных двуствольных орудия с механизированным управлением. Ни налеты советской авиации, ни снаряды тяжелой артиллерии не причиняли здесь особых разрушений. Шеститысячный гарнизон продолжал оказывать упорное сопротивление штурмующим. Асканаз Араратян получил задание штурмом овладеть обоими укреплениями. Его командный пункт находился на расстоянии каких-нибудь трехсот — четырехсот метров от линии огня. Еще накануне ему стало известно, что в соседнем квартале города бой ведет дивизия Шеповалова. Чуть подальше сражалась часть под командованием Остужко: раненный в бою под Новороссийском, он четыре месяца проходил лечение в тыловом госпитале и затем, участвуя в боях на различных фронтах, дошел до Берлина. Асканаз узнал, что с Остужко находится и Марфуша. Приятно было бы после долгого боевого пути встретиться вновь с людьми, с которыми сблизили испытания военных дней… Жаль, что сейчас нельзя было и думать о встрече с ними. Укрывшийся за толстыми стенами враг яростно огрызался. Огонь его артиллерии не только не утихал, но как будто усиливался с каждым часом. Разведка донесла Асканазу, что в церкви, поодаль от второго укрепления, гитлеровцы сложили огромное количество взрывчатки. Одно из подразделений завладело этой церковью еще на рассвете. Асканаз приказал саперам и двум ротам пехоты перебросить взрывчатку под стены одного из укреплений.

Осаждающие упорно продвигались вперед, несмотря на ураганный огонь врага. Уже всей дивизии было известно, что многие из кварталов огромного города захвачены частями других дивизий; бойцы знали, что части дивизии Шеповалова сломили сопротивление гарнизона и овладели двумя такими же укреплениями, как эти.

Асканаз увлеченно наблюдал, как бесстрашно и находчиво действуют его бойцы. Как они все изменились! Взять хотя бы Ваагна. Для переброски взрывчатки к стенам укрепления была направлена и его рота. И он всегда впереди, словно хочет показать пример своим бойцам… Помнит ли он тот день, когда в панике оставил окоп и кинулся бежать в тыл, не разрядив своей винтовки? Может быть, и помнит, может быть, именно это и обостряет его ненависть к врагу!..

Асканазу донесли, что саперы и пехотинцы уже уложили свыше тонны взрывчатки под стенами укрепления.

Критически посматривая на эти стены, Ваагн говорил Лалазару:

— Ишь ты, подлые, укрылись за сорока жерновами, сорока буйволиными шкурами!

— Э, нет, прошли времена, когда злые великаны в буйволиные шкуры заворачивались!.. А ну, поскорее, ложись, прячься, шнур зажигают…

Секунды тревожного ожидания — и взрыв!.. Но нет, слово «взрыв» не может описать того, что произошло: на минуту могло показаться, что весь мир разлетелся вдребезги…