Арарат - [190]

— Девочка у меня такая же хорошенькая, как и ты!

Кого подразумевал Асканаз: Цовинар, Зефиру или Аллочку?

Ответ пришелся по сердцу девочке, и она с любопытством спросила:

— А где она?

— Далеко-далеко… — задумчиво ответил Асканаз, дал Гретхен еще одну плитку шоколада и занялся делами. Гарсевану Даниэляну приказано было взять детей и отправиться к коменданту укреплений в сопровождении Ваагна и Ара (как переводчика).

— Объявите там, что капитуляция должна быть безоговорочной. И не забывайте, товарищ Даниэлян, вы идете к гитлеровцам в качестве представителя Советской Армии!

— Точно так — как представитель армии-победительницы! — твердо повторил Гарсеван.

— В каких бы условиях и где бы ни говорил советский боец с противником, он должен помнить, что представляет собой не только свою часть, но и всю армию — ее мощь, ее величие, ее волю!

…Комендант крепости, подтянутый офицер с изможденным лицом и потухшими глазами, переводил внимательный взгляд с Гарсевана на Ара, как бы желая заверить в своей полной готовности к услугам.

— Немедленно сдать все виды оружия! — громко диктовал Гарсеван.

Ара тут же переводил.

— О, да, да, конечно, конечно! — кивал головой комендант.

— Всю военную технику и оборудование крепости в полном порядке сдать нашим представителям!

— О, да, да, конечно!

— Весь гарнизон в полном составе, со всеми солдатами и офицерами, сдается в плен!

— Да, да…

Пока солдаты и офицеры крепостного гарнизона под конвоем вооруженных бойцов колоннами выходили из ворот укреплений, Асканаз Араратян писал рапорт командиру корпуса:

«Захвачены — свыше пяти тысяч пленных, восемь железнодорожных эшелонов военных трофеев, шестьсот автомашин, сто пятьдесят один пулемет, крепостные орудия, автоматы и винтовки, мотоциклы…»

* * *

Из всех районов Берлина шли к центру советские части.

Все громче взмывало к небу грозное «ура», заглушая слабеющий орудийный гул: противник был уже поставлен на колени. Вот достигли центра германской столицы ветераны Отечественной войны, нанесшие первое поражение гитлеровским захватчикам на подступах к Москве. Стремились к центру города героические сталинградцы, беспримерный подвиг которых круто повернул весь ход войны. Стекались на центральные площади самоотверженные защитники города Ленина!

К рейхстагу устремились и бойцы дивизии Араратяна.

Заметив гордо реявший под куполом здания алый стяг, Ваагн весело обратился к Гарсевану:

— Ну и молодцы наши! Смотри-ка, уже подняли знамя…

— Шевели ногами, поговорить успеем после! Не видишь, что ли, скоро и пробраться нельзя будет!

В центре города, на улицах, на площадях — объятия, возгласы и поцелуи. Встречались старые знакомые, которые и не надеялись встретиться… Когда это было — год, два, три года назад? Сражались вместе, страдали, тяжело переживали отступление… Некоторые были ранены, попали в разные части, потеряли друг друга, нашли себе новых товарищей. И вот здесь, в Берлине, где гордо развевается сотканное усилиями и кровью миллионов победное знамя, — здесь нашли друг друга фронтовые друзья.

Асканаз крепко обнимал Шеповалова.

— Довелось встретиться, Борис Антонович!

— Безгранично рад тому, что и вы здесь с вашей дивизией, Асканаз Аракелович! Увидеть старого друга в такой день — это большая радость!

Шеповалов оборвал речь, внимательно глядя на подходившего к ним генерала:

— Да ты ли это, Остужко?..

Трое генералов смотрели друг на друга, смотрели с теплым чувством боевого содружества, которое понятно лишь тем, кто на протяжении ряда лет сражался плечом к плечу, стремясь к победе всей душой и ведя за собой тысячи на беспримерные подвиги.

— Помнишь, Асканаз Аракелович, лес, тылы врага, партизан?.. — снова заговорил Шеповалов.

— Помню все, как сейчас! Хорошие были парни, сражались и оружием и верой!

— Некоторые из них здесь, в Берлине, — вмешался Остужко.

— Я тут многих надеюсь встретить, — кивнул Шеповалов.

Условившись с соратниками свидеться вечером, Остужко собрался было уходить, но, заметив кого-то, весело воскликнул:

— А вот и он, тут как тут!

— Разрешите обратиться, товарищи генералы? — послышался бас, и к улыбавшимся генералам подошел военный со знаками различия майора.

— Как бы ты ни менялся, видишь, сразу тебя признал! — радостно сказал Остужко. — Только что вспоминали тебя, Поленов!

— Да и мы, товарищ генерал, всегда вспоминаем вас всех! Глянул я на вас, — ну, извините, словно три богатыря!

— Отставить богатырей! Ты мне вот что скажи: язык-то, язык у тебя на месте?

Поленов понимающе улыбнулся:

— Язык у меня не на месте был, когда дела у нас плохо шли. А теперь, если и случится что не так сказать, понимают как следует.

Остужко и Шеповалов распростились и ушли вместе. Григорий Поленов вопросительно смотрел на Асканаза.

— Ну как, виделись? — спросил Асканаз, отлично понимавший, что означает взгляд Поленова.

— Точно так, товарищ генерал!

— Немного подавленной выглядела в последнее время… Не захотела ехать в тыл. В санбате сказали, что выходят ее. Я и не стал настаивать.

— Я ведь писал… прошу прощения… чтобы мне в целости-сохранности вручили. Вот и получилось, как по-писанному!

— Ну, желаю счастья!

— Спасибо, товарищ генерал! Если разрешите, сформулируем так: раз наше знамя развевается здесь, можно уже подумать о том, чтобы навести порядочек в семейной жизни!