Арарат - [16]

Шрифт
Интервал

Габриэл успел отойти уже довольно далеко, когда Ара наконец поднял голову и взглянул на Маргарит. На улицах почти не было прохожих. Ара хотел было взять Маргарит под руку, но не решился. Куда же им идти теперь? Ведь на городских часах уже пробило одиннадцать часов. Не бродить же по улицам! Трудно угадать, что мелькнуло в эту минуту в голове у Ара, но в голосе его было и требование, и просьба, когда он произнес:

— Маргарит, пойдем к нам!

— К вам? Так поздно?.. Нет, нет, мне пора домой, наши будут беспокоиться. Если тебе не хочется меня провожать, я пойду одна, я не боюсь.

— Маргарит, пойдем, прошу тебя!

— Хочешь, я приду завтра днем?

И, переговариваясь так, они шли вверх по улице Абовяна. Если уж говорить правду, то Маргарит не беспокоилась о том, что родные будут ждать ее: она часто оставалась ночевать у Ашхен, а сегодня нарочно предупредила дома, что Ашхен, вероятно, не отпустит ее. Но ей показалась странной просьба Ара. Разве удобно ей пойти к нему, тем более что Шогакат-майрик нет дома? Насколько она успела заметить, раньше Ара не была свойственна такая смелость. Что же заставляло его настаивать на своей просьбе? Но Ара с тем же мягким упорством продолжал:

— Нет, я хочу сейчас, теперь. Вот мы дошли до нашей улицы. Пойдем, Маргарит.

— Ведь уже поздно, Ара! Ну ладно, раз ты так просишь, зайду на полчаса, только с условием, что ты мне покажешь «Бабушку и внучку». Цовинар мне рассказывала, что она позирует тебе…

— Рассказывала, да? — с забившимся сердцем переспросил Ара. — Но ведь это пока только эскиз. Да и кроме того, картины надо рассматривать при солнечном свете.

— Раз так, я не пойду.

— Нет, нет… Ну, сама скажи: разве ты согласишься сыграть музыкальную пьесу, прежде чем выучишь ее?

— Если ты мне покажешь свою незаконченную картину, я тоже соглашусь играть тебе еще не совсем готовую пьесу.

— Я мало понимаю в музыке, и твои пьесы будут мне казаться прекрасными. А незаконченная картина вряд ли может произвести впечатление.

Они уже подошли к дому, где жили Ара с матерью.

— Вернемся, Ара, неудобно, уже поздно…

— Ну, честное слово!.. — запнулся Ара.

На этот раз Маргарит уже явственно почувствовала мольбу в голосе Ара. В ней проснулось любопытство: что заставляет Ара так настойчиво приглашать ее к себе? Неужели он считает, что они должны объясниться? Маргарит стало неловко. Как-то нехорошо вышло — спровадили Габриэла, чтобы остаться вдвоем… Она нехотя поднялась по лесенке и, пройдя по длинному балкону, вошла в комнату. Ара зажег свет и распахнул окно. Свежий ночной воздух хлынул в комнату.

В первые минуты ни Маргарит, ни Ара не решались заговорить. Маргарит заметила, что Ара стал как будто еще больше робеть, очутившись с ней наедине. Маргарит начала перелистывать большой альбом, лежавший на столе, порою расспрашивая Ара о его замыслах. Ара воодушевился; он не только с жаром объяснял ей свои замыслы, но и вдавался в подробности законов живописи.

Маргарит слушала его, удивляясь тому, что Ара не заговаривает ни о чем другом. Время текло. Ара как будто был рад лишь тому, что его кто-то слушает.

— Ну, Ара, — сказала наконец Маргарит, — мне уже пора.

Это сказано было не только потому, что было действительно поздно, но и для того, чтоб Ара наконец решился сказать то, ради чего попросил ее зайти в такой поздний час.

Ара, сидевший напротив Маргарит, встал с места, подошел и, взяв ее за руку, наклонился как бы для того, чтоб заглянуть ей в глаза. Но Маргарит с удивлением заметила, что он не решается встретиться с ее взглядом. Она также встала и мягко провела рукой по голове Ара. По его телу как бы пробежал электрический ток. Он вздрогнул и выпустил руку Маргарит. Маргарит почувствовала, что Ара не в силах что-либо сказать ей. Она давно заметила его нерешительность, но сейчас ей очень хотелось, чтоб он переборол себя. Маргарит хотелось, как и каждой девушке, чтобы ее избранник был смелый мужчина. Она была достаточно проницательна, чтобы видеть, что Ара не таков, хотя понимала, что его тянет к ней непреодолимое влечение.

— Маргарит, не оставляй меня одного… — через силу выговорил Ара.

Маргарит почувствовала, насколько ее воля сильней воли юноши. Двумя руками она взяла голову Ара, притянула к себе и шепнула:

— Почему ты просишь, чтоб я тебя не оставляла одного? Ну, говори же, Ара!

Дыхание их смешалось. Ара видел близко от себя лицо Маргарит, слышал, как бьется ее сердце, и словно только сейчас понял, что жизнь без Маргарит потеряет для него всякую ценность. И он смог лишь прошептать:

— Не оставляй меня одного…

— Не можешь остаться один, без меня? Но почему ж до сих пор не говорил ни слова, а, бессовестный?

— Ты останешься, правда?

— Ох, опять о том же… Ну ладно, я останусь, что же дальше, ну, скажи, что?! — засмеялась Маргарит и тряхнула голову Ара так сильно, что его губы коснулись ее лица.

Она тотчас же отошла от него и села на стул. Ара попятился и отвернулся лицом к стене. Ему казалось, что все это происходит во сне.

Маргарит уже не могла настаивать на своем решении уйти. В словах Ара «не оставляй меня одного…» и «ты останешься, правда?» Маргарит видела и признание в любви, и вспышку затаенных чувств, и утверждение того, что они созданы друг для друга. Правда, Маргарит хотелось бы, чтобы Ара прямо сказал ей об этом, сказал, что они должны принадлежать друг другу, высказал ей это в пылких словах. Но ей было ясно, что Ара сейчас не способен ничего сказать, хотя его лицо говорило лучше слов.


Рекомендуем почитать
Рыжая с камерой: дневники военкора

Уроженка Донецка, модель, активистка Русской весны, военный корреспондент информационного агентства News Front Катерина Катина в своей книге предельно откровенно рассказывает о войне в Донбассе, начиная с первых дней вооруженного конфликта и по настоящий момент. Это новейшая история без прикрас и вымысла, написанная от первого лица, переплетение личных дневников и публицистики, война глазами женщины-военкора...


Голос солдата

То, о чем говорится в этой книге, нельзя придумать. Это можно лишь испытать, пережить, перечувствовать самому. …В самом конце войны, уже в Австрии, взрывом шального снаряда был лишен обеих рук и получил тяжелое черепное ранение Славка Горелов, девятнадцатилетний советский солдат. Обреченный на смерть, он все-таки выжил. Выжил всему вопреки, проведя очень долгое время в госпиталях. Безрукий, он научился писать, окончил вуз, стал юристом. «Мы — автор этой книги и ее герой — люди одной судьбы», — пишет Владимир Даненбург. Весь пафос этой книги направлен против новой войны.


Неизвестная солдатская война

Во время Второй мировой войны в Красной Армии под страхом трибунала запрещалось вести дневники и любые другие записи происходящих событий. Но фронтовой разведчик 1-й Танковой армии Катукова сержант Григорий Лобас изо дня в день скрытно записывал в свои потаённые тетради всё, что происходило с ним и вокруг него. Так до нас дошла хроника окопной солдатской жизни на всём пути от Киева до Берлина. После войны Лобас так же тщательно прятал свои фронтовые дневники. Но несколько лет назад две полуистлевшие тетради совершенно случайно попали в руки военного журналиста, который нашёл неизвестного автора в одной из кубанских станиц.


Пограничник 41-го

Герой повести в 1941 году служил на советско-германской границе. В момент нападения немецких орд он стоял на посту, а через два часа был тяжело ранен. Пётр Андриянович чудом выжил, героически сражался с фашистами и был участником Парада Победы. Предназначена для широкого круга читателей.


Снайпер Петрова

Книга рассказывает о снайпере 86-й стрелковой дивизии старшине Н. П. Петровой. Она одна из четырех женщин, удостоенных высшей солдатской награды — ордена Славы трех степеней. Этот орден получали рядовые и сержанты за личный подвиг, совершенный в бою. Н. П. Петрова пошла на фронт добровольно, когда ей было 48 лет, Вначале она была медсестрой, затем инструктором снайперского дела. Она лично уничтожила 122 гитлеровца, подготовила сотни мастеров меткого огня. Командующий 2-й Ударной армией генерал И. И. Федюнинский наградил ее именной снайперской винтовкой и именными часами.


Там, в Финляндии…

В книге старейшего краеведа города Перми рассказывается о трагической судьбе автора и других советских людей, волею обстоятельств оказавшихся в фашистской неволе в Финляндии.