Арарат - [136]

Решение Михрдата не было неожиданностью для Наапета. Он обнял Михрдата и одобряюще сказал:

— Правильно решил, Михрдат-джан! Вернешься благополучно с сыном, и все будет в порядке! Вы там, а мы здесь будем стараться изо всех сил.

А Ребека просила Михрдата тотчас же сообщить ей письмом, если что-либо выяснится о судьбе Аракела.

На сборном пункте Михрдат познакомился с бойцами, с которыми должен был выехать на фронт. Старшим в группе был молодой сержант. Михрдат очень обрадовался, узнав, что его зовут Унан Аветисян: он много слышал о нем от Наапета и Гарсевана, да и Габриэл часто упоминал о нем в своих письмах. Унан проходил лечение в одном из тбилисских госпиталей и после выписки, получив пятидневный отпуск, приехал на побывку в родное село. Михрдат от души обнял его и стал расспрашивать о фронтовой жизни, о своем сыне к других знакомых бойцах. Когда уже готовились садиться в поезд, подоспела мать Унана. Она долгое время стояла рядом с сыном, что-то говоря ему вполголоса.

Михрдат смотрел то на Ханум, то на Унана и представлял себе то счастливое мгновение, когда он встретится со своим сыном.

Глава седьмая ЭПОПЕЯ

Асканаз Араратян задумчиво рассматривал карту: он обдумывал план боевых действий полка. Он ходил по землянке, которая была похожа на деревянный шатер. Она была довольно удобной, хотя оконце приходилось очень низко.

После нескольких стычек, во время которых полк Араратяна неизменно отбивал ожесточенные атаки врага, прочно удерживая в своих руках высоту Лысую, вес полка и всей дивизии в целом значительно поднялся в глазах командования. Но самолюбие Асканаза втайне было задето тем, что фашисты по-прежнему считали его участок слабым звеном обороны: не прекращая своих атак, они настойчиво засыпали батальоны листовками. Несколько таких листовок, напечатанных и на русском и на армянском языке, лежало на столе у Асканаза. Те же хвастливые заверения, что Сталинград вскоре падет, те же посулы и обещания, что с добровольно сдавшимися будут обращаться хорошо.

Асканаз гневно смял листовку.

— «Сдавайтесь в плен — и вы будете спасены!» — с насмешкой повторил он вслух и, взяв в руки красный карандаш, сделал несколько пометок на карте. — Пишите себе, пишите, — бумага все стерпит! — Он положил карандаш и вытащил из планшета пачку писем. — Ого, это от Поленова?! — воскликнул он и поспешно вскрыл письмо.

«Здравствуйте, Асканаз Аракелович! Еще в госпитале получил Ваше письмо. Спасибо за память. Сейчас уже здоров. Наш Сталинград — в огне. Днем и ночью в небе вой фашистских стервятников. Мне уже доверили роту. И мы бьем, и нас бьют. Фашисты — в доме номер тринадцать, а я по соседству. Говорят, что тринадцать несчастливая цифра, правда ли это, не знаю. Но во всяком случае мы всей ротой поклялись принести фашистам несчастье, — вот это правда. И принесем! Ну, пока до свидания, примите привет от Вашего Григория Поленова».

Асканаз подумал: «Всего одна стена отделяет их от врага…» Он достал открытку, хотел приняться за ответ, но телефонистка (это была Нина) сообщила, что его вызывает Остужко. Может быть, под впечатлением письма Поленова Асканазу было особенно приятно услышать голос Нины.

Голос командира батальона звучал на этот раз весело. Остужко сообщал, что удалось захватить «длинный язык» (он говорил о захваченном в плен немецком подполковнике). Асканаз приказал немедленно доставить к нему пленного. Он уже положил трубку, когда в землянку вошел Берберян.

Двое бойцов ввели в землянку гитлеровского подполковника. Одежда фашиста, длинный плащ с капюшоном, все было вываляно в грязи. Во время схватки подполковник заупрямился, и Игнату пришлось повозиться с ним.

Пленник откинул плащ, открыв китель, украшенный несколькими фашистскими орденами. Он недобрым взглядом оглядел Асканаза и как будто немного успокоился, заметив, что перед ним стоит равный ему по званию советский командир. По-видимому, фашиста сильно задевало то, что его захватили в плен рядовые бойцы во главе с простым сержантом.

Бросив мимолетный взгляд на Берберяна, он повернулся к Асканазу, поднял два пальца правой руки, поднес их к фуражке и также быстро опустил. То, что Асканаз не предложил ему тотчас сесть, заметно смутило пленного. Асканаз пристально, с головы до ног, оглядел подполковника, медленно взял со стола измятые листовки и перевел с них взгляд на пленного, который, возможно, был одним из авторов формулы о «слабом звене сопротивления», и пренебрежительно бросил листовки на стол.

— Ну, рассказывайте, — приказал Асканаз через переводчика. — Расскажите все, что вы знаете о планах штаба ваших мото-мехчастей, герр Отто Кейслер. Вы знаете, какие данные нам требуются.

Глаза у Кейслера расширились от изумления: он еще не успел назвать себя. До этого он со страхом поглядывал на советских бойцов. Теперь, поняв по тону Асканаза, что его жизни непосредственная опасность не угрожает, он принял надменный вид. Особенно приободрился он после того, как Асканаз предложил ему сесть. Бросив взгляд на переводчика, он заговорил, обдумывая каждое слово:

— Герр подполковник хочет, чтобы я говорил… Пожалуйста! Еще несколько наших ударов — и Сталинград падет. Ну, а насчет Кавказа… уверяю вас, совершенно напрасное упорство… Вам, армянам, в германском рейхе будет обеспечено место, если вы своевременно опомнитесь. Ведь от вашей дивизии скоро и следа не останется!.. И я вам искренне советую…