Арабские поэты и народная поэзия - [40]

Уносят ее верблюды, на бегу спотыкаясь.

Клянусь, я не забуду любви (х̣убб, 1) никогда до могилы.

[250, с. 77-78]

Современной арабской литературной поэзии, так же как народной и средневековой, свойственны подобные описания предмета любви. Вот описание красавиц современным суданским поэтом классического направления Абдаллой ат-Таййибом:

Афродита

От меня тебе, Лейла, привет, я не знаю подобной тебе,

Ты — красивейшая (х̣асна̣’, 2) среди дам (г̣а̣да, мн. г̣и̣д, 2).

Время прошло, и любовь (х̣убб, 1) моя возросла,

И сердце (к̣алб, 3) мое расцвело.

Ты же — как веточка ивы (г̣ус̣н ал-ба̣н, 2),

А цветом и блеском лица напоминаешь

Вино золотое и свет виноградной лозы.

Нежна твоя кожа, такой я не видел у милых красавиц (мила̣х̣ х̣иса̣н, 2) — и белых, и черных.

Ты словно конь благородный, отмеченный белой звездой.

Ты как степная газель.

И беседа с тобой не наскучит. А уж увидеть тебя, о, красавица (х̣асна̣’, 2),— просто праздник.

Меч твой всегда остер и птица твоя в кущах рая,

Ты щедра, как артист, вызов бросающий всем,

Твоя нежная шея (джи̣д, 2) аромат источает.

Ты — волшебница (джинниййа, 2), нет, ты кумир, Афродита, что прославили греки в веках.

[240, с. 36-37]

Луна небес

Страдать и терпеть? Вот мой упрек.

Любовь наполняет и сердце, и разум.

Я мечтал тебя встретить после изгнанья

И снова увидеть твое ясное чело (джаби̣н вад̣д̣а̣х̣, 2).

Сердце мое в огне,

Нетерпение видеть тебя возрастает.

Ты мне милее всех, кого я видел (аджмал ман ра'айту, 2).

Ты всегда хороша (х̣улва, 2) — и шутливо болтая, и беседуя чинно.

Шею (джи̣д, 2) твою не забыть и сияние щек (х̮адд, 2),

Глубоки твои глаза — море они для пловца.

Ты щедра и горда душой,

Непокорна и снисходительна к другу.

Коварством любовь не завлечь,

Она — дар великий небес.

Наша любовь не угасла в тяготах,

В блужданьях смутной поры.

Вернись ко мне и встречу мне подари.

Ты — мой сад, сердце радо тебе.

Наслаждаюсь бесподобной твоей красотой.

Светел твой лик и разум сияет.

Полная чаша пред нами,

Это и есть упоение.

Я помню тебя в дни моей юности,

Я был озарен добротой твоей и любовью.

Наши таланты сломали оковы — и зазвучали звонкие песни.

Верю, близко свиданье после долгой разлуки.

Страх перед сплетнями пусть не пугает. Обними и прости.

Утоли мою жажду. Душа жадно стремится к чутким твоим весам.

Отрада мира (нузхат ад-дунйа̣, 2), луна небес (к̣амар ас-сама̣’, 2)

Средь мрака для странника.

Нет, нет, знаю — победа близка,

Я боль снесу, и сгинут козни таящего зло (кейд ал-ка̣ших̣, 4).

Приди в мой дом, открой лицо,

И свежесть я вдохну от твоих ароматных одежд.

[240, с. 78-79]

Как видим, описание предмета любви в новой поэзии во многом традиционно. По-новому предстает предмет любви в стихотворении современного суданского поэта Мухтара Мухаммеда Мухтара:

Удивительная ночь

Однажды поэт увидал танцовщицу красоты небывалой.

Она была весела, и улыбка не сходила с ее ослепительных уст.

Но показалось поэту, что за этой улыбкой скрывается грусть.

Красота и талант услаждали мне душу и взор,

Но печальная прелесть и во мне возбудила печаль.

Все прекрасно в тебе, о сестра в нос поющей газели!

Приближаешься ты, отступаешь,

Подчиняясь лишь только напеву,

И поешь ты, как птица, качаясь на краешке ветки,

С милым кокетством ступают полные ножки

Трепетно и ритмично,

Отвечая на зов напева.

Так, как сказка, гибка и прекрасна,

И движенья твои светлы и чисты, как серебро.

Танец твой красноречив, но понять мне его не дано.

Ты — полная гармония цветов в садовых кущах.

В тебе нашел я то, что я найти пытался в винных чашах.

Но вечер длился лишь мгновенье.

О, как бы я хотел его продлить!..

И снова вижу — на лице прелестном,

Запечатленном в сердце, знак печали.

Ты улыбаешься, но на лице твоем

Читаю ясно то, что ты сокрыть хотела.

Лицо — как рана сердца, прикрытая от любопытных глаз покровом из обмана.

Я так решил, но, может быть, ошибся, надеюсь, что ошибся, а вдруг…

[275, с. 15-16]

В этом описании танцовщицы, «предмета любви», преобладают контрасты: красота, которая должна нести радость, возбуждает в поэте печаль; танцовщица подходит к поэту и отступает; лицо танцовщицы улыбается, но вместе с тем оно являет собой рану души и обман — то, что она хотела бы скрыть от поэта. Противопоставления рождают новые эпитеты: печальная красота (красота, обладающая печалями), улыбающееся лицо — рана души. Арабская поэзия широко пользуется контрастами и бинарными противопоставлениями, но в данном стихотворении Мухаммеда Мухтара они являются воссозданием современной художественной системы диссонансов, создающей сложный, противоречивый, драматический образ красавицы.

Многочисленные слова данной семантико-стилистической группы практически имеют одно общее лексическое значение — «предмет любви», являясь ситуативными синонимами с различными стилистическими оттенками. «Известно, что для обозначения одного объекта действительности (предмета, явления, признака и т. п.) могут употребляться как синонимы (слова, близкие по значению), так и слова с разными значениями, соотносимые с данным объектом действительности в определенном контексте. Их часто называют ситуативными синонимами» [33, с. 154]. Слова, обозначающие предмет любви, взаимозаменяемы, однако их невозможно рассматривать как полные и абсолютные синонимы. Взятые отдельно от поэтического контекста, они перестают быть синонимами. Следует различать прямой и образный смысл этих слов, когда в действие вступают и «контекстуальные сдвиги значения», и «приращение смысла» в поэтическом контексте [108, с. 49], и «преобразования, испытываемые словами в художественных текстах» [108, с. 64]. Замечания Ю. Д. Апресяна о квазисинонимичности стилистических синонимов применимы и для понимания данной проблемы. По его толкованию, квазисинонимы «имеют большую — в терминологическом смысле — общую часть, но не совпадают полностью» [14, с. 235], в их число попадают и «идеографические синонимы», и «аналоги» [14, с. 235].