Арабески ботаники - [33]
К тому же Паллас родился в счастливое время. Незадолго до его рождения, в 1740 году, на престол прусского королевства вступил Фридрих II, которого позже назовут Великим. Пруссия переживала свой Ренессанс. Была восстановлена Прусская Академия наук, отменена цензура, бурно развивались искусство, музыка.
Один из последних портретов П.С. Палласа, сделанный неизвестным художником в 1810 году
Сам Фридрих был кумиром и образцом для подражания молодёжи. Этот великий король был разносторонней личностью. Он умело чередовал блистательные победы своих войск с катастрофическими поражениями (при нём русские взяли Берлин), проводил реформы в духе французского «просвещённого абсолютизма», писал стихи на французском языке и воевал с Францией. Пруссия при Фридрихе II выдвинулась в первый ряд европейских государств.
Эрик Лаксман — современник и соперник Палласа на научном поприще — родился 27 июля 1737 года в маленьком местечке Нейшлот. В детстве на его долю выпали тяжёлые испытания. Война, необдуманно начатая Швецией, жестоко опустошила его страну, и особенно местность возле Нейшлота. Крепость, куда стекались толпы беженцев из окрестных сел, в августе 1742 года была вынуждена сдаться русским войскам. Женщинам и детям вместе с главами их семей было разрешено покинуть город, и они вернулись к своим сгоревшим домам, вытоптанным полям, к голоду и болезням. Вся эта территория отошла к России. Так и осталось тайной — кто же Лаксман по национальности: швед или финн. Сам он всю жизнь жил в России и считал себя российским подданным, а когда надо — шведским.
Семья отца Лаксмана, мелкого торговца, была многочисленной (девять человек детей) и жила в крайней бедности. Только в 20-летнем возрасте Эрик поступил в гимназию, которую окончил в 1757 году. В сентябре того же года Лаксман несколько недель посещал университет в городке Або, находившийся в Швеции, но из-за бедности вынужден был прекратить учёбу.
Определяющим событием его жизни стала встреча с учениками Карла Линнея, ботаником Г. Кальмом и химиком–технологом П.А. Гаадом. За очень короткое время они выучили способного к наукам юношу основам ботаники, химии и минералогии. Собственно, эти занятия и составили всё его «университетское» образование.
После ухода из университета Лаксман не по призванию, но по необходимости поступил в духовное училище и до 1762 года занимал скромное место помощника пастора в маленькой финской деревушке. Единственно, чем располагал Лаксман на тот момент, это собственными, ещё не развитыми способностями и случайными знакомыми — учениками великого шведа. Впрочем, этого было достаточно, чтобы Лаксман начал изучать растения, совершил ряд больших экспедиций по России и в конце концов стал считать себя русским.
Палласу досталось то, чего страстно желал Линней, — весь гербарий, собранный первыми исследователями Сибири: Гмелином, Стеллером и Крашенинниковым. Почти все растения этого гербария не имели названий в соответствии с бинарной системой Линнея. Паллас исправил этот недостаток и стал автором многих видов сибирской флоры.
Паллас никогда не был только российским ботаником или зоологом, и хотя его называют «отцом русской териологии», он всегда оставался вне национальных рамок. Он отправлял европейским специалистам научные коллекции, при этом не только свои собственные, но и принадлежавшие Российской Академии. В России так не было принято. Российское сановное общество испокон пыталось жить за железным занавесом, но использовать иностранный интеллект. Весной 1774 года академическая администрация задержала и вскрыла посылку Палласа, отправленную в Голландию. Было установлено, что в коллекции насекомых некоторые экземпляры не были представлены в Академической коллекции, а другие выглядели лучше, чем те, что хранились в Кунсткамере. Палласу было выражено порицание и от академиков, и от графа Орлова, который был её директором. Паллас переписывался практически со всеми известными естествоиспытателями Европы. Он был светским человеком и даже одно время служил при дворе воспитателем цесаревича — будущего императора Павла I.
Ничего подобного в жизни Лаксмана не было. Лишь стремление видеть новые земли, собирать коллекции минералов, насекомых, растений захватило его целиком. Большую часть времени он посвящал этому делу и увлечённо рассказывал о своих научных изысканиях в письмах своим высокообразованным покровителям.
Он не принимал участия в экспедициях, которые организовывала Академия наук, и путешествовал сам по себе, страдая от насмешек обывателей и притеснения чиновников. Как и многие исследователи–инородцы, он страдал от подозрительности русских чиновников, которые видели в Лаксмане шведского шпиона, поскольку не понимали научной значимости собираемых материалов. Свои посылки с научными коллекциями в Европу Лаксман отправлял без указания имени отправителя. Гаад писал в одном из писем: «Русские чрезвычайно ревнивы относительно семян и корней ревеня, почему настоятельнейше прошу не объявлять имени друга мне их приславшего». В письмах Лаксман открыто обличает начальников, едва умевших читать и писать, офицеров и чиновников, имевших слабость к разного рода увеселениям и пустым собраниям, способных вести только горные журналы да счета, а химию и горное дело презиравших как что-то неприличное. Он находил утешение только в своих материалах, которые добывал во время экспедиций и поездок.
