Аптека, улица, фонарь… Провинциальный детектив - [4]

– Где нашли тело? На кровати?

– Никак нет, вот здесь, на полу лежал, бедняга. – Антон Савельевич топнул в темно-бордовый коврик у них под ногами.

Маршал присел, внимательно осмотрел сам половик, паркет под ним, поднялся.

– Его что же, постирали? Крови не вижу.

– Да её и не было почти.

– Где была рана?

Ильин ткнул себя набалдашником трости в левый висок:

– Вот тут вмятина с яйцо. А лежал он вот так.

Довольно проворно управляющий растянулся на коврике, раскинул картинно руки в стороны и снизу пояснил:

– Да там в папке есть карточки, всё было отснято – полдня потом магний оттирали. Может, тогда и кровь подтёрли.

Маршал пошуршал бумажками, нашёл фотографии, просмотрел – жертву Антон Савельевич изображал похоже.

– Идёмте, – Константин Павлович помог своему спутнику подняться, подал трость, – осмотрим складскую дверь со двора, и я в полицию.

***

Савва Андреевич Шаталин встретил Маршала вроде приветливо и даже с поклоном, и о здоровье господина Заусайлова справился, и всячески заверил в полнейшем содействии, но глазами совсем не улыбался. Оно и понятно, и не ново – кому приятно, когда посторонние в твои дела суются?

Тем не менее, распорядился Храпко в кабинет привести, а пока ждали, попробовал выяснить, что же от сторожа потребовалось Александру Николаевичу:

– Или сомневаетесь в чём? Так напрасно. Мы это породу досконально знаем, не первый год служим. Сперва от скудоумия натворят делов, а потом слёзы льют, рубахи на себе лоскутьями пускают да каются.

– И что же Храпко? Кается? Рвёт? – не принял тона Константин Павлович.

Шаталин опять насупился, почесал затылок:

– Нет. Этот не кается. Но ничего, посидит ещё денёк-другой, сознается. Он это. Больше некому.

– Ну не знаю. – Пожал плечами Маршал. – Мотива не вижу. Общих дел у Храпко с покойным не было, что денег в конторке не будет – знал. Бывают, конечно, выродки, которые себе высшую цель в оправдание придумывают. Или просто так, удовольствия ради могут убить. Но второе обычно с детства видно – слабых колотят, животных мучают. Храпко, как мне рассказывали, не из таких. А для высшей цели умом не дорос.

Шаталин кивнул:

– Так и есть. Болван, каких поискать. Ну а кто же, коли не он? Есть соображения?

– Имеются.

Савва Андреевич с готовностью вытянул шею, но тут открылась дверь, и ввели сторожа. На вид парню было около двадцати – невысокий, худощавый, с большими крестьянскими руками, которыми наминал коричневый картуз, в пиджаке явно с чужого, более широкого, плеча. За сутки на щеках выпал рыжеватый кудрявый пушок, не сочетавшийся с взлохмаченной почти чёрной шевелюрой и будто углём нарисованными бровями, почти сошедшимися над переносицей. Тёмные глаза, острые скулы, нос средний – закончил про себя словесный портрет Константин Павлович.

– Садись, Храпко! – рявкнул Шаталин и для пущего эффекта ещё и грозно прищурил левый глаз.

Эффект возымелся даже избыточный – бедный сторож не сел, а упал на стул, да ещё и ноги под себя подтянул. Маршал нахмурился на рьяного пристава и, кажется, впервые за полгода пожалел о своём статском положении.

– Савва Андреевич, я бы чаю с удовольствием выпил. И вот Степану – как вас по батюшке? – повернулся Маршал к часто моргающему Храпко.

– Игнатич, – пробормотал сторож.

– Степан Игнатьевич тоже выпил бы чаю. Покрепче и с сахаром, будьте добры. И не спешите, дайте нам четверть часа.

Шаталин сверкнул из-под бровей, но вышел, даже дверью не хлопнул.

– Степан Игнатьевич, меня зовут Константин Павлович, я здесь по просьбе господина Заусайлова. Он не верит, что вы виноваты в смерти Бондарева. И я должен доказать, что он прав. Он ведь прав?

Из глаз Храпко в два ручья хлынули слёзы, он размазывал их по заросшим щекам картузом и невнятно бормотал:

– Барин… Ей-богу, барин… Христом-богом… Да я б ни в жисть… Собаку не пнул ни разу… Спасибо, батюшка Алексан Николаич… По гроб, ей-богу…

Маршал подождал с минуту, потом решительно тряхнул сторожа за плечи:

– Соберитесь, пожалуйста. У нас всего пятнадцать минут, больше нам Савва Андреевич не даст. Перестаньте стенать!

Храпко ещё раз всхлипнул, но причитать перестал, с готовностью уставился на Константина Павловича.

– Расскажите в подробностях, что происходило в аптеке в ночь убийства. С того момента, как вы заперли в семь часов дверь. Кто приходил, кто что хотел – всё.

Степан вытер рукавом последние слёзы, затараторил:

– Так чего ж, всё ж уже рассказывал. Ну извольте, мы завсегда. В семь, значится, как положено, дверь запер. Ключ в карман, вот сюда. Аркашка к себе пошёл, он со мной особливо не разговаривает, учёный больно. Я, значится, на склад сходил, дверь проверил. Потом девка прибегала соседская, должно, в четверть восьмого, для барыни своей капель валериановых взяла. Часов в восемь, не позже – я как раз чайник на спиртовке согрел – Антон Савельевич заходили. Сказали, что за деньгами. Со мной чайку выпили. Они обходительные, не чураются, завсегда готовы словом перемолвиться. Потом ушли. Это уж половина девятого, значится. Я ещё посидел чуть, да спать лёг. Прям сморило после его ухода. А проснулся уж засветло, на ходиках уж седьмой час был. Пошёл Аркашку будить, а там… Он… Лежит… Руки раскинул…