Апрель, Варшава - [6]

— Куда мы сейчас? — спросил Гаривас.

— Я везу вас в Старе Място. Я зарезервировал вам номер в «Базилишек».

Гаривас подумал, что Старе Място — это, наверное, недешево. Он в командировках не шиковал. Он вообще редко шиковал, ездил на старом «Гольфе», носил дешевые часы.

— А где живет этот человек? — спросил Владик.

Гаривас смотрел в окно. Апрельская Варшава была по-европейски мила. Чиста, уютна. И в сравнении с Москвой очень скромна, даже бедновата. В темно-зеленых кронах каштанов белели зацветшие пирамидки. Над булыжными тротуарами пестрели вывески — «Dom towarowi», «Burger-king», «Jubiler», «Sklep spozywczy».

— На Конвикторской, — ответил Владику Стась. — У него дочь и три внука, они живут в Познани. А сейчас у него гостит внучатая племянница из Канады. — Он добродушно усмехнулся. — Пани Гонората есть сущий цербер. Она так его оберегает…

— Слушай, Стась, а он вообще светел разумом? — спросил Гаривас. — Мы тут недавно интервьюировали одного, из Подмосковья…

— Он абсолютно разумный человек. Стар, но, как ты выражаешься, разумом светел. — Стась свернул в проулок. — Вот. Мы приехали.

Он закурил и опустил стекло.

— Станислав… — позвал Владик с заднего сиденья.

— Стась. Зовите меня, как Влодек зовет, — Стась. Не надо церемоний.

— Стась, а как вы его нашли? Тогда, когда писали про Бур-Комаровского — как вы нашли этого человека?

— О, это было легко. У нас есть союзы… «Союз ветеранов» — так это у вас называется, да?

— Да.

— Этих людей осталось очень мало. Они национальные герои. В Варшаве я нашел пятерых, когда писал про Бура. Двое умерли в прошлом году. Один живет на Новогродской, но это совсем старый человек. Он почти не слышит, и вообще вам от него проку не будет. А пан Спыхальский — крепкий дед, старый солдат. Кстати, он прекрасно говорит по-русски. Он десять лет работал в СЭВе. — Стась посмотрел в зеркало на Владика. — Пан Владислав знает, что такое СЭВ?

— Пан Владислав знает, — сказал Владик.

— Спыхальский несколько лет жил в Москве, — сказал Стась.

— Это хорошо, — одобрительно заметил Гаривас. — Поляки, жившие в России, свою нелюбовь к русским не то чтобы скрывают, но, по крайней мере, не демонстрируют.

— Как я, например? — улыбаясь, спросил Стась.

— Ну! Ты — особый случай. Ты принадлежишь к неформальному сообществу, стоящему выше национальных предпочтений. Помнишь, как в «Касабланке»?

— В Касабланке?

— Кинофильм «Касабланка». Хэмфри Богарта спрашивают: «Ваша национальность?». Он отвечает: «Алкоголик».

— А нелюбовь к русским — это действительно здешняя национальная особенность? — спросил Владик. — Это не преувеличение?

— Это грустный факт, коллега, — сказал Стась. — Поляки в этом не виноваты. История, пан Влад… Так уж сложилось.

— Нелюбовь к русским нас сейчас не интересует, — сказал Владик. — Мы приехали в Варшаву по поводу другой нелюбви.

— Да-да, я знаю. — Стась затянулся. — Вы будете писать об уничтожении гетто. «Аковцы» не пришли на помощь, когда гибло гетто.

— Это, как ты выражаешься, грустный факт, — сказал Гаривас.

— Пойдемте. — Стась погасил сигарету в пепельнице. — Опаздывать невежливо.

Они вышли из машины, поднялись по ступенькам, Стась нажал кнопку на панели.

— Джень добры. Кто там? — спросили из динамика.

— Джень добры, пани Гонората, — ответил Стась, склонившись к панели. — Это Шимановский.

Послышался тонкий зуммер, Стась отворил дверь. Они вошли в светлый холл. Наверх вела узкая лестница, застланная истертой ковровой дорожкой. На стенах висели пастельные рисунки в белых рамках, горшки с гортензиями и вьюном.

— Прошэ паньстфа, — позвал сверху женский голос.

Они, теснясь, вошли в прихожую. Там стоял, опершись рукой о комод, высокий, снежно-седой, костлявый старик в вязаном жилете. Гаривас посмотрел на хозяина, увидел большеносое, длинное лицо, маленькие глаза, забеленные катарактой, сухие брыли над отутюженным воротничком и шишковатый лоб.

— Здравствуйте, господин Спыхальский, — сказал Гаривас. — Я очень рад знакомству.

И он коротко поклонился. Владик тоже поклонился.

— Пан Гаривас, — утвердительно сказал старик. — Бардзо ми пшиемне… А этот пан?

— Соловьев, — сказал Владик. — Владислав Соловьев.

— Пан Юзеф, до зобатшэня фкрутцэ, — сказал Стась. — Дженкуйе за помоц.

— Алеш не ма о тшым мувичь, пан Шимановский. — Старик кивнул Стасю и протянул Гаривасу правую ладонь.

— Куда прикажете идти? — спросил Гаривас.

Спыхальский протянул руку Владику, сказал:

— Сейчас нам сделают чай. Хотите сливовицы?

— Еще бы, — сказал Гаривас. — Владик, ты любишь сливовицу?

— Настоящую сливовицу? — Владик широко раскрыл глаза. — Куда пройти, чтобы мне налили сливовицы?

Старик раздвинул в улыбке бледные губы.

— Сразу видно москвичей, — произнес он благожелательно. — Юмор… Это мне всегда нравилось в москвичах — юмор.

Он совсем хорошо говорил по-русски, разве что чуть пришептывал.

Стась хлопнул Гариваса по плечу.

— Я заеду в отель вечером. В восемь часов. Не уходите никуда, поедем в одно место на Маршалковской, там подают «фляки по-варшавски». — Стась обернулся к Спыхальскому. — Естем ци вам пану бардзо вдзенчны. До видзэня.

— Прошу вас. — Спыхальский показал на двустворчатую застекленную дверь.