Апрель. Книга 2 - [38]

— Почему он… такой? — прошептал я.

— У него уже нет сознания. Практически, это теперь не более чем кукла. Которая, однако, может снова стать человеком. Оживи его! Помни — ты сам при этом ничего не теряешь. Просто отбрось ненужный, бессмысленный страх…

Я ничего не ответил. Но не сопротивлялся, когда Тионат подвёл меня к хрусталю.

Пальцы у него были горячими, почти обжигающими, а меня начал бить озноб. Я вдруг понял, что сейчас случится. Мне стало ещё страшнее, так страшно мне не было в жизни — но тут же вспыхнул и восторг. Ни за что, никогда, никому этого не понять. Я осознал всё, что будет, за мгновение до того, как это произошло. Я понял — за один миг! — что сейчас тут, рядом со мною, появится человек, понимающий абсолютно любое моё чувство и желание, знающий все мои мысли — но не как посторонний, а точно так же, как знаю их я сам, и поэтому от этого не будет страха или стыда — но один лишь восторг, радость — потому что он, этот второй человек, отнесётся к тому, что во мне, абсолютно так же, как я сам — простит за плохое и обрадуется хорошему. И в первое мгновение мы будем настолько одинаковы, мир вокруг остановится, замрёт… А потом мы начнём отличаться друг от друга — самую капельку, и это крохотное различие будет обладать огромной сотворяющей силой, и это будет так прекрасно, что я закричал от радости.

Откуда взялось во мне всё это знание? Думаю, в хрустале остались какие-то следы прежних опытов. Неважно. В тот миг я не задавался вопросами. Озноб, мучивший меня, стал сильнее, а впереди был какой-то жар, и я побежал навстречу…

А потом это кончилось.

Я услышал голос издалека. Неясный. Кажется, он сказал удовлетворённо: «прекрасно!».

Я шагнул в сторону. И шагнул в строну он. Так, что мы оказались друг напротив друга. Как-то бешено заколотилось сердце, и я снова испугался, что сейчас умру — а это было невыносимо — умереть теперь! Мы протянули руки друг другу, а потом прижались друг другу — и отпрянули, и я на минуту снова испугался странной мысли — потому что я не знал теперь, кто из нас настоящий, первый, а кто — второй, копия, и мы стали разглядывать друг друга, и тут я понял, что, хотя мы отличаемся — на мне кремовая туника и сандалии, а он босой и туника на нём подлиннее и потемнее, и ногти длиннее, а волосы спутаны… и я увидел родинку у него на плече и длинную, подсохшую царапину на локте… но я всё равно не мог понять, какой Я был настоящим? Я мог быть и тем, и другим… Даже сандалии я мог скинуть недавно — всё, что касалось различий между нами, как будто истончилось, растаяло в памяти…

— Идеально… — тихо сказал Тионат. — Никогда ещё не получалось так идеально. Я вам завидую, дети.

Мы улыбнулись. Сейчас я чувствовал такой восторг, что любил Тионата! И весь мир любил…

— Но… — Голос его изменился. — Не могу дать вам побольше времени для счастья. Как бы ни хотелось… мне, правда, доставляет удовольствие видеть вас… таких. Но медлить нельзя. Один из вас скоро погибнет.

…Моё Зеркало проецирует сознание донора на восприемника, и чем полнее совпадение их материальных тел — тем успешнее опыт, тем дольше проекция будет жизнеспособной. Случалось так, что двойник погибал уже спустя несколько мгновений. Но иногда проходили минуты, и я начинал надеяться, что материальное тело полностью подчинено. К сожалению, некоторые области мозга невозможно очистить достаточно хорошо, не погубив их. В какой-то момент происходит неуправляемый выброс, скрытые остаточные области сознания стремятся восстановиться, и конфликт уничтожает наведённое сознание. Когда это может случиться, я точно не знаю — наверное, в вашем случае могут пройти даже часы. Одно я скажу совершенно точно — сна один из вас не переживёт.

— Соберитесь! — сказал он жёстко. — Без слёз! Есть два пути. Сознание двойника может погибать, но тело его останется, и мы будем повторять это раз за разом, постепенно выжигая то, что мешает новому сознанию занять приготовленное место. Не буду врать — я пробовал так прежде, и успеха не достиг — донор либо сходил с ума от многочисленных двоений и умираний двойника, либо физически погибал восприемник — его мозг не выдерживал и разрушался.

Второй путь ещё опаснее. Возможно, мы будем уничтожены все. Никто и никогда не делал того, на что я готов сейчас решиться. Если получится — у нас будет вечность и весь мир…

…Они стали друг напротив друга, по разные стороны Хрусталя — два мальчика, между которыми существовала небывалая связь. Они не смотрели в белый, чуть сияющий туман бездны, не пытались разглядеть за ним друг друга, ибо так приказал им Тионат.

Третью сторону занял он сам. Страх и чудовищная сила была в глазах мага. Он стоял у черты, за которой кончится его прежний путь — либо смертью, либо началом нового, дивного пути.

По четвёртую сторону Хрусталя на тумбе стояла шкатулка с Иглой.

— Сейчас сработает механизм, открывающий шкатулку. Следите за ней. Едва Игла окажется снаружи, повернитесь друг к другу и будьте одним.

И мне было не страшно. Игла выглядела совсем не опасной — просто маленький белый шарик с длинным, чёрным шипом. Кажется, это было похоже на жало пчелы, только больше. Шарик с жалом едва заметно дрогнул. Я видел, что Игла направлена на Тионата. Между нею и магом было только Зеркало. Ещё я подумал, что мы сейчас можем погубить великого мага, чудовище, монстра, в страхе перед которым жило королевство…