Аппассионата. Бетховен - [29]

— Ты слышал о достопочтенном Иоганне Вольфганге фон Гёте? — попытался было утешить его врач. — Нет? Так вот он написал чудесную пьесу «Гётц фон Берлихинген». Это история рыцаря, потерявшего руку. Её ему заменили железным протезом, благодаря которому он особенно прославился.

— И он мог потом играть на рояле и органе?

— Ты слишком многого требуешь, мальчик.

Через несколько дней, когда мать вошла в музыкальную комнату, Людвиг недовольно пробурчал:

— Даже не знаю, что делать. Сегодня ночью рождественская служба, а я с этой проклятой рукой даже к органу не могу прикоснуться. Но господин Нефе надеется, что я исполню фантазию соль минор и фугу Баха...

— Вот тебе письмо от него.

— И что же он пишет? Я даже не могу сорвать печать... Ну, пожалуйста, мама, прочти мне его скорее.

— «Дорогой Людвиг! Узнав о случившемся с тобой, я словно выпил горькую как полынь чашу до дна. Только-только я научил тебя извлекать из органа более-менее приемлемые звуки, как ты позволил глупому мальчишке полоснуть себя по лапе то ли ржавым, то ли отравленным кинжалом...»

— Неужели ты обо всём написала ему?.. — перебил мать Людвиг.

— На мой взгляд, мы ничего не должны скрывать от него. Слушай дальше: «Разумеется, не следует даже пытаться исполнить фантазию одной только левой рукой. Бах слишком велик, и его произведения нельзя рассматривать только как упражнение для пальцев. Такое ты себе можешь позволить проделывать лишь со своими жалкими творениями, если, конечно, тебе когда-нибудь доведётся сочинять музыку! Короче, заруби на своём сопливом носу: на службе обычную музыку сыграет помощник органиста из Бойля, а насчёт остального можешь не беспокоиться, ибо месье Людвигу я нашёл достойную замену. Передавай привет матери и выздоравливай скорее. Этого настоятельно требует твой строгий, но всегда справедливый учитель. Христиан Готтлиб Нефе».

— Он так зол на меня? — Людвиг задумчиво наморщил лоб.

— Ну если любовь и доброта могут сочетаться со злостью... — улыбнулась в ответ мать.

— Замена... замена. Но здесь никто не сможет исполнить фантазию соль минор... — Он осторожно пошевелил перевязанной рукой. — Может, попробовать?

— Тогда она вся воспалится.

— Замена... Знать бы, кто сможет меня заменить?

Людвиг юркнул вниз по лестнице. Уже зазвонили колокола, и хор громогласно возвестил о наступлении Рождества. Хоть бы мать не проснулась...

Возле церковного портала множество людей отряхивали от снега башмаки и плащи. Красноватые блики пробегали по лицам ожидающих и переливались на золочёных одеяниях статуй святых.

Он обошёл ряды скамей, чувствуя, как сердце начинает ныть и болеть. Но виной этому была вовсе не раненая рука.

Помощника органиста из Бойля он знал. Этот обходительный молодой человек уже сидел за органом. Он жестом подозвал Людвига и прошептал:

— Ну как там твоя рука?

— А кто меня... заменит?

— Этого я тебе сказать не могу, но, надеюсь, он скоро придёт. — Помощник органиста ткнул пальцем в лежавшие рядом с ним плащ и шляпу. — Я сижу как на углях. Мне ещё предстоит играть в другой церкви.

Людвиг придвинул к органу сиденье с откидной спинкой. Он не хотел, чтобы его видели с Нефе, ибо после Роттердама сделался ещё более робким и нерешительным.

Как же замечательно сидеть вплотную к органу и вновь слышать его голос! От него даже утихла боль в руке. «Разумеется, от царившего в церкви холода орган немного расстроился, но тут мы легко справимся, это ведь не смычковые инструменты».

Он быстро устал, ибо много ночей его мучили жар и бессонница. Он с трудом приоткрыл глаза и с облегчением констатировал, что хоры пока ещё пусты.

— Людвиг, старый разбойник, разлёгся как ни в чём не бывало на моём плаще...

— А, кто?.. — Людвиг резко вскочил на ноги.

— Никто. Пойду скажу его преосвященству, что...

Помощник органиста торопливо набросил плащ, взял ноты, надел шляпу и ушёл.

Людвиг остался один. Может, погасить светильники? Нет, пусть этим займётся старик Каспар, всё ещё таскающий с собой миску с водой. Внезапно он решительно сорвал повязку и, подняв голову, увидел в зеркале над органом своё искажённое мукой лицо. А ушах загудел ветер, Людвигу даже почудился призывный шум орлиных крыльев, и он со стоном дёрнул за регистры. Рука не слушалась, а на клавиатуру тут же закапала кровь. Но Людвиг, стиснув зубы, продолжал играть и даже не заметил, как к нему приблизились два человека в усыпанных снегом плащах. Один из них был горбат, другой, напротив, отличался высоким ростом и статью.

— Мы опоздали, — прошептал Нефе.

— А кто играет? — Подобные раскатам грома звуки вынудили его спутника чуть отойти назад.

— Мой ученик и адъюнкт Людвиг ван Бетховен. — На лице Христиана Готтлиба Нефе выражалось явное удовлетворение.

Людвиг выдержал последний аккорд, убрал руки с клавиш и взглянул на Нефе и пришедшего вместе с ним лейб-медика курфюрста надворного советника фон Кериха.

— Я... чуть запачкал клавиши.

— У месье Людвига ручонки никогда не отличались чистотой, — угрюмо кивнул Нефе. — Но сегодня, мой мальчик, ты сыграл неплохо, хотя... — Он на мгновение задумался, не желая перехвалить своего ученика, а потом добавил: — Полагаю, однако, что в последнем аккорде опорного баса могло быть больше.