Аппассионата. Бетховен - [147]

Вот такой приём устроил ему родной брат.

После довольно скудного завтрака они отправились с Карлом гулять, и настроение Бетховена улучшилось. Он никогда ещё не видел племянника таким искренним, таким весёлым. Карл, казалось, от души радовался поездке и называл имение Иоганна «разбойничьим логовом». Глядя на сверкающие на солнце крыши монастыря «Дар Божий», он неожиданно спросил:

— Хочешь есть?

— К сожалению, — скорбно вздохнул Бетховен.

— Я тоже. — Карл размашистым жестом ткнул себя в грудь и вынул из одного кармана куртки ветчину, а из другого два куска хлеба. — Я тут немного польстил этим двум глупым бабам и долго рассказывал, что в кладовой у них крысы и черви. Они слушали меня раскрыв рот и верили каждому слову. А ведь крысы и черви — это мы с тобой, понимаешь?

Бетховен уже давно не ел с таким аппетитом. Он присел на траву и с удовольствием заметил в глазах Карла тревогу.

— Ты не простудишься?

— Да нет, Карл, я ведь из железа сделан. Ночью я чувствовал себя довольно скверно, но сейчас полностью оправился и очень хочу заняться любимым делом. Я придумал новую концовку квартету си-бемоль мажор. — Он многозначительно посмотрел на Карла. — Окажи-ка мне любезность. Объясни дяде Иоганну, твоей дорогой тете и хорошенькой кузине, что мне сейчас нужно уединение, и потому я хотел бы есть отдельно в своей комнате. Намекни, что у меня хандра, что я склонен к безумным поступкам...

— И что ты вообще изверг рода человеческого.

— Думаю, что в душе наши родственники так и считают.

Они дружно рассмеялись.

В полдень обед Людвигу принёс лично младший брат. Людвиг расставил миски, мельком заглянул в супницу и дерзко усмехнулся прямо в лицо Иоганну:

— Знаешь, меня ещё никто не называл обжорой, но я ведь и не воробей.

Иоганн смущённо потупился.

— Может быть, твоя жена хочет, чтобы я доплачивал? Хорошо, я согласен.

Иоганн, поколебавшись, схватил лист бумаги и написал:

«Нет, моя жена этого не хочет. Две недели ты можешь у нас жить и питаться бесплатно».

— Вот как? — Людвиг недобро прищурился и, скривившись, потёр затылок. — А я полагал, что смогу пробыть у тебя столько, сколько захочу.

Иоганн написал:

«Если бы не налоги! По возвращении я нашёл новое платёжное извещение налогового ведомства. Мы бедные сельские хозяева. Собираем плохие урожаи, а налоги всё растут!»

— Можешь оказать мне любезность, которая ничего не будет стоить и полностью освобождена от налоговых сборов? — Людвиг осторожно разложил на тарелке маленькие кусочки мяса.

— Какую ещё любезность?

— Посиди со мной, дорогой Иоганн. Нет ничего приятнее, чем есть и смотреть на такого подкаблучника, как ты.

К вечеру появился слуга — мальчик лет пятнадцати с добродушным лицом и оттопыренными ушами. Его звали Михаэль Кренн. Сразу же выяснилось, что он не умеет писать, зато любит петь тирольские песни. Бетховен очень обрадовался этому обстоятельству.

— Смотри, вот ноты, хотя я не знаю, можешь ли ты ими пользоваться. Я всё равно ничего не слышу, и потому можешь спокойно играть на дудочке и петь фальцетом. А я пока буду марать нотную бумагу.

Бетховен теперь вообще не выходил из комнаты, музыка заставляла его забывать обо всём на свете. Услуги Михаэля Кренна ему требовались лишь в тех случаях, когда приступы непонятной болезни укладывали его в постель. Как-то он поднял голову и с удивлением обнаружил, что за окном кружатся снежинки. Оказывается, на дворе был уже конец ноября.

Что происходит с его телом? Оно так разбухло, что пришлось наложить бандаж. Карл даже приличия ради не интересовался его здоровьем, ибо ухитрился наладить превосходные отношения с тёткой и кузиной. Он теперь был во всём с ними заодно, и Бетховен ничуть не удивился, обнаружив как-то на столе письмо следующего содержания:

«Мой дорогой брат! Я теперь могу быть полностью спокоен за дальнейшую судьбу Карла. Он привык здесь к спокойной размеренной жизни. По его поведению я вижу, что он охотно остался бы здесь. Напомню, что Бройнинг ожидал его возвращения через две недели, а прошло уже два месяца. Поэтому я полагаю, что до следующего понедельника...»

— Михаэль, скажи своему хозяину, что я хочу с ним поговорить.

Иоганн, переступив порог комнаты, сразу же заявил:

— Я думаю только о Карле.

— Знаю, и потому мы немедленно уезжаем. Собери мои вещи, Михаэль, но сперва сходи к моему племяннику. Иоганн, прикажи запрячь экипаж.

Иоганн гордо вздёрнул плечи и с надменной улыбкой ответил:

— Увы, сегодня я не могу его тебе дать. Он может потребоваться жене.

— Значит, нам придётся ждать до завтра?

— Завтра тоже ничего не получится.

— Так когда же?

Иоганн помолчал немного, а потом написал:

«Почему ты так спешишь с отъездом? Но если не терпится, могу дать только телегу, на которой развозят молоко. Её как раз запрягают. Но едет она не в Креме, поэтому по дороге тебе придётся...»

Бетховен подошёл к заиндевевшему окну. Снаружи мела позёмка, всё вокруг окутал стылый мрак. Он медленно повернулся и, не глядя на брата, тихо сказал:

— Иоганн, я вовсе не хочу тронуть твою душу, ибо здесь всем заправляет твоя жена. Но ведь ты знаешь, что я болен. Сегодня ночью я почти не спал из-за болей в боку и сильного озноба. И ты даже не хочешь дать мне до Кремса закрытый экипаж. А ведь я и зимней одежды с собой не взял.