Апостол Павел - [51]

Глава 9 Одинокий человек

После всех этих неприятностей Павел возвратился в Антиохию — точку своей опоры. Но он не нашел здесь — увы! — мирного убежища: вновь возникали и нарастали нарекания, ставились под сомнение как реальность его апостольской власти, так и статус и основные положения миссии, обращенной к язычникам[643]. Несмотря на очевидный успех его путешествия в Европу, Павел был сбит с толку, оказавшись лицом к лицу с той неспокойной обстановкой, которая сложилась тут без него.

«Шпионы» и «лжебратья»

Христианские общества в Антиохии никогда не были однородными: называя себя общим, изобретенным словом «христиане», собирались прежние эллинисты, сторонники Стефана, которые проповедовали исключительно в иудейской среде, обращенные Варнавой и Савлом язычники и иудеи[644]; может быть, еще последователи Петра, так как местные летописи свидетельствуют о том, что в 37 году он проходил через Антиохию, когда Павел направлялся в свою родную Киликию[645]. Предание говорит, что после Варнавы и Павла с их миссией первое место в Антиохийском обществе отводилось «человеку Петра» Еводию, чье имя совершенно очевидно указывает на то, что это христианин из язычников[646]. Таким образом, местная Церковь делилась на многочисленные группки[647].

Эллинисты, даже из иудеев, были полностью оторваны от Храма и не соблюдали ритуальных обрядов, предписываемых Торой: об их влиянии в Антиохии в то время можно судить, исходя из повествования «Деяний», которое основывалось на антиохийских источниках, свидетельствующих о восхищении эллинистов Стефаном и об их пессимизме по поводу обращения иудеев[648]. Марк, которого избегал Павел, возможно, был близок к этому движению; известна его враждебность к первосвященнику и категоричные слова: «Никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: молодое вино прорвет мехи»[649][650].

Павел никогда не заходил и не зайдет так далеко, ведь он всегда хотел, чтобы Израиль обратился, а христиан из язычников сравнивал с масличной ветвью, привитой к дереву иудаизма[651]. К тому же сильное влияние греческой культуры, а также приобщенность к культуре римской развили в нем терпимость: поэтому он не стал настаивать на обрезании Тита, своего нового соратника, как этого потребовал бы от обращенного раввин[652]. Обрезание не было тогда противозаконным в римском законодательстве (которое позволяло также совершать обрезание египетским священникам и, конечно, отличало его от кастрации), но этот внешний признак обращения, к тому же наиболее очевидный, мог показаться бесполезным или даже опасным из-за того, что римские власти опасались широкого распространения прозелитизма и пытались сдерживать это движение[653]; проблема существовала не только для апостолов, но и для всех, кто желал быть верным Империи[654]. Другая проблема, касающаяся христиан, возникла еще во время первой миссии, предпринятой к языческим народам, — это Святое причастие, поскольку Тора предписывала разделение за столом между теми, кто потреблял только кошерную пищу, и всеми остальными; сначала Петр либерально отнесся к этому вопросу, но потом усомнился[655].

Споры по поводу обрезания обращенных вспыхнули в Антиохии через некоторое время после возвращения Павла, летом 51 года. Приходили проповедники, которых Павел без обиняков называл «лжебратьями» и «шпионами» Иерусалима; однако после самовольной миссии некоторых торговцев было принято и в христианской и иудейской среде посылать с проверками испытанных богословов[656]. Приходили с тем, чтобы убедиться, что деятельность обществ Антиохии, равно как и деятельность других Церквей, основанных Павлом и Варнавой, соответствует нормам, установленным Торой и синагогами. Такие инспекционные поездки, организованные Иерусалимом, имели место также в истории первоначальной христианской Церкви[657]. Неизвестно, от кого исходила инициатива, так как Павел никого конкретно не привлекал к участию в поездке — ни Петра, и никого из Двенадцати, и ни Иакова, влияние которого все возрастало и чья известная ортодоксальность могла бы поставить его во главе «партии обрезанных».

Павлу было огорчительно, что ему не оказывали доверия, которое он, в свою очередь, выказывал пришельцам из Иерусалима, с самой первой встречи считая это взаимным; его беспокоило, что ставились под сомнение его звание и власть апостола. Новый демарш в Иерусалим был необходим для того, чтобы все окончательно прояснить: Павел отправился туда после божественного откровения. Итак, он отправился в путь с Титом и Варнавой, сознавая, что ставит под сомнение смысл своей жизни: неужели он все эти годы «трудился напрасно?»[658]

«Деяния» акцентируют внимание не на личной драме Павла, так внезапно возникшей, а на проблемах внутренней организации Церкви. Путешествие Павла в Иерусалим представлено, как путешествие с целью обычного отчета совершенно официальной миссии: автор уточняет, что Павла отправляло Антиохийское общество, которое несло расходы по организации этого путешествия; Варнава снова оказался рядом с Павлом как глава делегации: так как он был посланцем из Иерусалима, то являлся и главой миссии. В ходе их совместного путешествия в Сирию и Палестину Павел и Варнава останавливались во всяких христианских общинах, делая отчет о своей деятельности, чтобы добиться единства и поддержки у «странноприимцев и друзей», что давно уже стало привычной практикой той эпохи