Апология капитализма - [2]

Свою философскую родословную Рэнд, пропуская многие стадии от Платона как раз до Лосского, начинала прямо от Аристотеля. «Философия Аристотеля была интеллектуальной Декларацией Независимости. [...] Она определила главные принципы рационального взгляда на бытие и сознание: что существует только одна реальность, [...] что задача человеческого сознания в том, чтобы воспринимать, а не создавать реальность, и [...] что А есть А». Это и был «объективизм», определяемый Рэнд как система логических следствий из того, что «А есть А». Мало кто из философов не морщился, читая эти дефиниции — если, конечно, читал их. Главным и несомненным талантом Рэнд было умение упрощать. Она доводила идею до ее крайности, высказывая сильные мнения с шокирующей уверенностью. Многие в Америке считали ее формулы гиперболами; и правда, этот троп весьма свойственен Рэнд. В шестидесятых годах, когда интеллектуальный протест в Америке совсем слился с левыми идеями, она обвиняла социализм в фашизме, а администрацию Джонсона[3] в неразборчивой смеси обоих. «Сейчас мы представляем собой распадающуюся [...] смешанную экономику, беспорядочную смесь социалистических схем, коммунистических влияний, фашистского контроля и тающих остатков капитализма; [...] и весь этот клубок катится к фашистскому государству». Через два президентства она была с триумфом принята в Белом Доме, а ее ученик сделался экономическим гуру Америки. Всего этого Рэнд не простили те из интеллектуалов, которые превратили само понятие либерализма в зонтик для расплывчато-левых идей и никогда не полных разочарований. «Неужели вы интересуетесь Рэнд? — спросил меня нью-йоркский профессор истории. — Мы все зачитывались ею в юности; но вообще-то она что-то вроде фашиста».

Свою философию Рэнд называла объективистской, свою политическую теорию либертарианской, свою культурную критику — романтической. По определению Рэнд, романтизм есть утверждение свободной воли и ответственного выбора. Нацистов и чекистов ждет суд своей совести и потом, в качестве второй инстанции, суд истории. Эти суды тоже романтичны. Они исходят из представлений о том, каким должен быть человек, невзирая на обстоятельства, потому что сами эти обстоятельства создаются людьми и никем иным. Современная философия не есть рационализация невроза современного человека — это его причина, считала Рэнд. «Практическим результатом современной философии является сегодняшняя смешанная экономика»; в более решительном настроении она утверждала, что современная ей Америка реализовала все положения «Коммунистического манифеста». В большевистской России козлом отпущения стала буржуазия, в нацистской Германии ими были евреи, в современной Америке это бизнесмены, — писала Рэнд. Но и ей нужны были виноватые, — ими стали университетские интеллектуалы. На обоих континентах они предавались фантазиям, силу и опасность которых отлично знала недавняя беженка из СССР. Предупреждая о них страну, которая дала ей прибежище, но подвергала себя тем же опасностям, она повышала голос, находя гиперболы все более экстремальные. В 1968-м она обращалась к бунтующим студентам: «Идеи ваших профессоров правили миром в течение последних пятидесяти лет, причиняя ему все большее опустошение [...] Сегодня эти идеи разрушают мир так же, как они разрушили ваше уважение к самим себе». Ее современники наполняли университеты и журналы праведными протестами против капитализма и «холодной войны». В глазах Рэнд то была поношенная, беспомощная, невежественная элита, которая попала из вонючих подвалов в пустующие гостиные и, не заметив этого, продолжает прятаться «от света, грамматики и действительности». Их галлюцинации были заразительны и смертельны, как оружие массового поражения; но в отличие от последнего о методах дезактивации левой идеологии до сих пор нет единого мнения.

Тома вымысла и non-fiction были ее орудиями в затяжной, далеко не всегда успешной борьбе. Не очень надеюсь, что со мной согласится читатель, но Алиса Розенбаум согласилась бы: non-fiction по-русски правда. Анализ Рэнд был оригинален и лаконичен. Две составные части великой психической болезни XX века — коллективизм и мистицизм. Соединившись в незаконном, но устойчивом сожительстве, они породили химеры, которые обычно поворачиваются, как луна, первой из своих сторон, — тем более важно рассмотреть другую. Обвинение марксизма в иррационализме и платонизме было острым и неожиданным выпадом. После Рэнд его развивали более респектабельные философы, например Карл Поппер. По их следам сегодня движутся многие.

Опубликовав четыре романа-бестселлера и десяток философских книг. Рэнд сделалась предметом культа. В Калифорнии есть институт ее имени. Хиллари Клинтон ссылалась на нее как на ролевую модель. Социологические опросы, не знаю насколько достоверные, называли роман Рэнд Атлант расправил плечи самой популярной американской книгой после Библии. Полос важно, что в середине 1950-х в культовый кружок, регулярно собиравшийся с целью чтения Рэнд в ее присутствии, входил Алан Гринспен. С 1987 года он возглавляет Федеральную резервную палату, американский аналог Центрального банка. На вершине своего успеха Гринсиен вспоминает Рэнд с благодарностью: «Именно она убедила меня долгими разговорами и ночными спорами, что капитализм не только эффективен и практичен, но морален. Рэнд считала, что капитализм превосходит другие социоэкономические системы, такие, как феодализм и социализм, потому, что только капитализм основан на добровольном обмене между рациональными индивидами, заботящимися о собственном интересе»