Апокалиптическая фантастика - [183]

Ночи теперь приходят реже, и они короче, а когда темно, я не узнаю созвездий. В их названиях я никогда не разбиралась: знаю только Большую Медведицу и Орион. Через несколько тысяч лет после того, как у меня похитили смерть, звезды Ориона расползлись в стороны. Сейчас вообще все звезды чужие, кроме Солнца над головой. Уж с ним-то я отлично знакома.

Помню отца. Когда я думаю о нем, то вижу только рот, орущий на меня, и два тяжелых квадратных кулака. Помню его голос, вопящий, что я шлюха, тупица и гроша ломаного не стою. Впрочем, в последнем он ошибся: я самая ценная в мире особа на данный момент.

Поскольку никого, кроме меня, не осталось.

Маму я не помню. Я забыла лица и голоса всех, кого когда-то любила. Единственные, кого я помню, — это ублюдки, которых я буду ненавидеть до последнего мгновения моей жизни. Что, весьма вероятно, означает, что я буду ненавидеть их вечно. Больше всего я ненавижу своего папашу и грязного извращенца, укравшего мою смерть.

На улице я оказалась, когда мне стукнуло пятнадцать, а его я встретила уже проституткой, в шестнадцать. Он был одним из этих университетских умников, что читают лекции по естественным наукам. Пока я тянула его в проулок, он занудно болтал о чем-то, над чем работает. Нанотех — вот какое слово он употребил. И еще трепался о чем-то вроде предела Хейфлика[113], но тогда это ничегошеньки для меня не значило, только позже я разузнала, что это за хрень. Сказал, что не вел записей собственных экспериментов и не уверен, что сумеет когда-нибудь повторить результаты. А мне хотелось, чтобы он перестал болтать и я могла бы наконец заняться его членом, после чего подыскать себе следующего клиента, но он продолжал блеять о каких-то крошечных роботах и прочей фигне. На мне тогда были суперкоротенькая мини-юбчонка и майка на бретельках. Он заметил «дорожки» на моих венах на руках и ногах и понял, что я на игле. И тут он воткнул в меня шприц, ввел что-то. В крови моей будто вспыхнул пожар, о-о-о, и я хотела еще, хотела еще!

Деньги я с него уже получила, так что он просто сделал свое дело и ушел. Я обработала еще пару клиентов, а потом вернулась в дыру, которую снимала на паях с двумя другими шлюшками. Той ночью у меня были месячные, но когда я вытащила и выбросила пропитавшийся насквозь тампон, то не смогла найти новый. Тогда я натянула свои последние чистые трусы, чувствуя, как горит во мне кровь, и долго не могла уснуть. Но потом все-таки отключилась.

Проснувшись, я обнаружила в своих новых трусиках дыру… как раз там, напротив моей собственной дырки. И в матрасе подо мной тоже было отверстие.

Есть не хотелось, но это нормально, когда ты под кайфом. Странно то, что и ширнуться меня не тянуло, ну совершенно. Впервые на моей памяти я не испытывала голода или жажды к чему бы то ни было. Надев юбку, я потянулась за косметичкой. Проститутки стареют быстро, так что приходится основательно повозиться, чтобы замазать морщины и все такое.

И тут я заметила, что следы уколов на моих руках исчезли. И «дорожки» на ногах тоже тускнеют.

Прихватив косметику, я направилась к зеркалу. Нанося тональный крем и губную помаду, я увидела, что борозд на моем лице больше нет. В свои шестнадцать я еще вчера выглядела на все сорок. А теперь мне снова дали бы не больше шестнадцати.

И тогда я вспомнила того парня из универа и решила: что бы он ни впрыснул в меня, я хочу еще. Но я не имела ни малейшего представления, где искать этого типа.

До той поры я, бывало, много дней подряд жила впроголодь, тратя весь заработок на экстези и другие наркотики. После встречи с преподом-извращенцем мне понадобилось двое суток, чтобы понять, что мне больше не хочется ни есть, ни колоться. Но каждое утро я обнаруживала дыру в своих трусах, так что мою задницу и прочее всегда овевал ветерок. После недели без пищи — и без желания поесть — я начала думать, что я, может быть…

[пробел]

…и размышляла, не суждено ли мне навеки остаться шестнадцатилетней. Резала ли я себя или получала взбучку от клиента, раны тут же затягивались. Кроме зубов. До встречи с тем извращенцем у меня было выбито несколько зубов, и они так и не выросли, и от кариеса я тоже не избавилась. Странно, теперь вылечилось все, а зубы — ни в какую.

Прокладками и трусами я пользоваться перестала, выяснив, что, когда я сажусь или вообще когда моя задница касается чего-либо, эти крохотные нанороботы во мне набирают энергию для своей работы, а когда встаю, маленькие кусочки того, с чем контачило мое влагалище, исчезают, будто бы тают. Не важно что: ткань, дерево, металл, пластик. Эти букашки во мне вроде как всеядные. Стекло им тоже годится. Так что я теперь человек-бутылка.

Так продолжалось, пока я могла жить в одном месте, не рискуя быть уличенной в том, что я не старею. Я старалась избегать благотворительных обществ, бирж труда, государственной службы здравоохранения — любых мест, где правительство может обратить на меня внимание. Но когда всем поголовно стали вживлять под кожу идентификационные микрочипы, я поняла, что игра окончена. Через несколько недель после подсадки мой организм отторг микрочип — просто вытолкнул наружу. И в Центре мгновенно об этом узнали.