«Апокалипсис»: тайны раскрываются - [70]

, «будущий антихрист будет пленять красотой»[116]. Писатель особо останавливается на лице своего героя, описывая его черты. Каждая из них сама по себе кажется идеальной, а между тем их совокупность действует отталкивающе: «Казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен». Примечательно, что с каждым новым злодеянием красота Ставрогина становится еще сильнее. Хроникер замечает: «Прежде хоть и считали его красавцем, но лицо его действительно “походило на маску” <…>. Теперь же <…> он с первого же взгляда показался мне решительным, неоспоримым красавцем…» «В сравнении лица Ставрогина с маской, – как пишет О.И. Сыромятников, – выразилось несоответствие его внешнего облика внутреннему духовному содержанию. Он вынужден почти постоянно скрывать свое подлинное лицо, которое естественным образом отражает вовне его внутреннее духовное состояние. А так как душа Ставрогина к этому времени разложилась почти полностью, то эта картина, как всякий вид гибнущей жизни, могла бы испугать и оттолкнуть любого человека»[117]. Впрочем, принадлежность Ставрогина к инфернальному миру отчасти все-таки высвечивалась некоторыми, мягко говоря, странными поступками этого героя: таскание за нос Гаганова, публичный поцелуй жены Липутина, укус за ухо губернатора. Хроникер замечает, что, проделывая все это, Ставрогин находился в странном, почти беспамятном состоянии, почти не контролируя себя. Укушенный губернатор запер его под арест. Сначала было тихо, но «в два часа пополуночи арестант, дотоле удивительно спокойный и даже заснувший, вдруг зашумел, стал неистово бить кулаками в дверь, с неестественною силой оторвал от оконца в дверях железную решетку, разбил стекло и изрезал себе руки». Типичные проявления одержимости и беснования!

Но вернемся к обольстительным словам Верховенского в адрес Ставрогина. За ними скрывается желание Петра Верховенского использовать Николая Ставрогина для реализации своих планов: «Вы именно таков, какого надо. Мне, мне именно такого надо, как вы… Мне вы, вы надобны, без вас я нуль…» Верховенский окончательно проговаривается, проронив такую фразу: «Нам ведь только на раз рычаг, чтоб землю поднять». Т. е. Ставрогин нужен как «царь на час», как ложный царь. Только для того, чтобы начать великую смуту. А дальше бесы и без него обойдутся. А истинным царем себя мнит именно Петр (Петруша) Верховенский. «Боже! Петруша двигателем! В какие времена мы живем!» – причитает Степан Трофимович Верховенский (отец Петра). «О карикатура! – обращается он к Петру. – …да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь?» «Взамен Христа» – такая перспектива нисколько не смущала Петра Верховенского. Но, видимо, Петр Верховенский метил выше. Он не тот, кто будет вместо Христа, он желает быть против Христа. Или антихристом, или дьяволом!

Во взаимоотношениях двух антигероев просматривается некая параллель с Откровением. В паре двух самых главных «бесов» Николай Ставрогин выступает в роли антихриста, а Петр Верховенский – в роли дьявола. «Политический обольститель», «провокатор-предатель», «ложный ум», «первый убивец», «шпион и подлец», «обезьяна», «злодей-соблазнитель» – так за глаза квалифицируют его другие «бесы». Петруша-дьявол перед самым своим таинственным исчезновением за пределы отечества притворно вздыхает: «Чертова должность». Принадлежность Верховенского к инфернальному миру Достоевский выражает змееподобными чертами внешности: «Лицо его никому не нравится. Голова его удлинена к затылку и как бы сплюснута с боков, так что лицо его кажется вострым. Лоб его высок и узок, но черты лица мелки; глаз вострый, носик маленький и востренький, губы длинные и тонкие». Петруша «ходит и движется очень торопливо» и при этом «очень вертится», что создает впечатление, что он находится во всех местах сразу. И наконец, главная черта, не оставляющая двусмысленности: «Вам как-то начинает представляться, что язык у него во рту должно быть какой-нибудь особенной формы, какой-нибудь необыкновенно длинный и тонкий, ужасно красный и с чрезвычайно вострым, беспрерывно и невольно вертящимся кончиком». Прямой намек на красного дракона, или змия из Апокалипсиса, который является образом дьявола.

Впрочем, на роль дьявола Петруша все-таки не тянет. Как пишет О.И. Сыромятников, «в Верховенском нет глубины и масштабности, он слишком мелок»…он не змей, а змея – символ притаившейся злобы и смертельной опасности»[118]. Равно как и Ставрогин – не тот финальный антихрист, о котором говорит Откровение: «Но Ставрогин не является и антихристом. Несмотря на то, что он развращает и губит людей, он не ставит перед собой такой цели сознательно, а лишь заражает окружающих смертью. Не менее важно и то, что он не сознает себя слугой или орудием зла и не стремится не только к мировому господству, но даже к власти над местными «бесами». Это происходит потому, что воля Ставрогина почти полностью разрушена страстями гордыни и сластолюбия и совершенными им в угоду злодеяниями»[119]. Итак, Ставрогин – лишь один из многих малых антихристов, коих было достаточно в каждую эпоху с первых веков христианства, начиная с императора Нерона.