«Апокалипсис»: тайны раскрываются - [66]
Также следует отметить и последние его работы, в первую очередь «Выбранные места из переписки с друзьями». Тема Апокалипсиса в жизни и творчестве Николая Васильевича Гоголя весьма досконально раскрыта в работах В.М. Глянца и В.А. Воропаева[106]. Поэтому на Гоголе я останавливаться не буду, а сразу перейду к Достоевскому. Хочу лишь обратить внимание на пророческие слова писателя. Перед кончиной, 18 февраля 1852 г., во время соборования, после чтения Евангелия, Гоголь сказал: «Горе тем, кот<орые> теперь остаются жить! теперь наступят страшные бедствия и войны»[107].
Апокалиптический дух писателя
Достоевский продолжил эту линию Гоголя. Подспудное влияние Апокалипсиса на мысль писателя чувствуется уже в первых его произведениях, написанных после возвращения с каторги. Первым таким ярким произведением стали «Записки из Мертвого дома» (1861 г.). В его «Пятикнижии» («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы») дух Апокалипсиса пронизывает романы. Даже если в текстах нет прямых ссылок на Откровение Иоанна Богослова. Потому что чувства и мысли героев романов Достоевского вращаются вокруг вопросов жизни и смерти. Одни герои живут предчувствиями приближающегося конца света. Другие думают о своем личном «конце света» – смерти. И многие из них живут ожиданиями грядущего Страшного суда для человечества и лично для себя. Есть и такие, кто решительно порывают с «предрассудками» христианства, не верят в бессмертие души и Страшный суд. И мнят себя антихристами или, по крайней мере, его предтечами, малыми антихристами. И размышляют о том новом, «идеальном» обществе, которое они создадут.
Согласно мнению многих исследователей творчества Достоевского, впервые озвученному Н. Бердяевым, Достоевский – «человек Апокалипсиса»: «до конца понять его религиозные идеи можно лишь в свете апокалипсического сознания. Христианство Достоевского – не историческое, а апокалипсическое христианство». Соответственно, и в произведениях его «…все погружено в атмосферу апокалипсиса <…>. И в этой атмосфере Достоевский выразил какую-то коренную черту русского духа»[108].
Ф. М. Достоевский, как отмечают его биографы, не расставался с книгой Нового Завета, которая была у него еще со времен каторги и ссылки. Особо часто он перечитывал Откровение апостола Иоанна Богослова и делал кое-какие подчеркивания и пометки. В начале 1870-х, размышляя над планом романа «Бесы», напротив слов «И видел я зверя, выходящего из земли», Достоевский написал: «Соціал», то есть «социализм». Напротив слов о «великой блуднице», которая сядет на «звере багряном», имеющем семь голов, Достоевский написал на полях: «цивилизація». Семь голов зверя, согласно апостолу Иоанну, – «семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и когда придет, не долго ему быть». Это место писатель прокомментировал изобретенным им словом «общечеловек», что значит – герой нового, «научного» времени, лишенный веры, корней, всякого идеала и своеобразия[109].
Достоевского нередко называют писателем эсхатологического жанра[110], ибо он пророчески предчувствовал приближение последних времен и появление на исторической арене антихриста. В 1873 г., имея в виду своих вечных врагов – либералов-западников, – он говорил: «Они и не подозревают, что скоро конец всему… всем ихним “прогрессам” и болтовне! Им и не чудится, что ведь антихрист-то уже родился…
и идет! <…> Идет к нам антихрист! И конец миру близко, – ближе, чем думают!»[111].
Прямые обращения героев Достоевского к Апокалипсису
Герои Достоевского довольно часто «всуе» вспоминают Апокалипсис, используя такие слова, как «Страшный суд», «последние времена», «конец света». Но нередко они обращаются к Откровению Иоанна Богослова вполне осознанно, цитируя книгу или прямо апеллируя к образам Апокалипсиса.
Вот, в романе «Преступление и наказание» Родион Раскольников беседует со следователем Порфирием Петровичем, человеком очень умным и проницательным. После ряда вопросов следователь задает Раскольникову и такой: «Так вы все-таки верите же в Новый Иерусалим?» И далее: «Верую, – твердо отвечал Раскольников…» Новый Иерусалим – образ будущего века, собственно, это главная тема последних двух глав Откровения Иоанна Богослова. Кстати, Порфирий Петрович не сомневается в том, что его собеседник понимает, что такое «Новый Иерусалим». Тогда в России даже не шибко грамотные люди знали, что это такое.
В романе «Бесы» один из нигилистов, Кириллов, погрузившийся в философию суицида, в разговоре с Николаем Ставрогиным цитирует Апокалипсис, где сказано, что «времени больше не будет» (Откр. Ю:6).
А вот глава «У Тихона» в том же романе «Бесы». Николай Ставрогин то ли беседует, то ли исповедуется у старца Тихона и по ходу разговора спрашивает старца: «Однако вы… читали Апокалипсис?» Тот отвечает утвердительно. И Николай далее продолжает: «Помните ли вы: «Ангелу Лаодикийской церкви напиши»?» И далее старец по памяти воспроизводит этот фрагмент из Откровения (глава 3, стихи 14–22). И даже не то удивительно, что монах помнит наизусть текст Апокалипсиса, а то, что Николай Ставрогин, будучи нигилистом и даже превратившись в «беса», очень хорошо ориентируется в Откровении Иоанна Богослова (вопрос насчет ангела Лаодикийской церкви имел непосредственное отношение к теме разговора). Почему-то, перечитывая этот фрагмент романа Достоевского, я вспомнил слова из Нового Завета:
