Апокалипсис - [115]

— Максимыч говорил, что четырнадцать или пятнадцать. Но это приблизительно, точно я не знаю.

— Понятно. Шмакодявка, значит, еще, — фыркнул Шон.

— Я уже взрослая! Максимыч сказал, что в этом мире детей нет!

— Твой этот Максимыч — зло. Понимаешь? Его убить нужно, тогда всем хорошо станет. Все беды людей из-за него.

Острие клинка застыло у горла Самурая, он невольно поднял голову.

— Ты чего? Спокойней. Тише, тише, — он медленно поднял руки, растопырил пальцы.

— Это вы — зло, а он хороший. Он никому не делает плохого, если его не трогать. Это вы на нас охотились постоянно. Вы! А мы просто убегали! Вы дядю Витю убили! Меня украли!

— Тише, тише, — сглотнул слюну Самурай.

— Не смей так о нем говорить!

— Хорошо, я понял.

— Он придет за мной. И когда он это сделает, я скажу ему, чтобы он не убивал тебя. Скажу, что ты помогал мне и хорошо ко мне относился. Но не смей о нем больше так говорить. Понял? Он самый лучший в этом мире.

— Да понял я, понял.

Катя убрала острие от горла Шона, и он облегченно вздохнул.

— На. Забирай свою саблю.

Самурай осторожно взял меч.

— Дура ты, конечно, но с характером. Генерал бы оценил твою храбрость. И запомни, это не сабля, а меч, — он убрал катану.

— Сам ты дурак. И все вы дураки. И генерал ваш дурак.

— Луций легенда. Он спасение. Ясно? Мы людей объединяем и даем им надежду на лучший мир. Просто люди этого не хотят понять и сопротивляются. Вы как щенята, которые недавно родились. Берешь такого за холку и тащишь к миске. Суешь мордой в нее, а он отворачивается и уползает. Его опять тычешь туда же, а он опять жрать из нее не хочет. А потом все равно к ней приползет и станет из нее трескать.

— А если не станет? То вы его убиваете, да?

— Лучше устранить часть тех, кто не хочет принять новый мир, и спасти тех, кто попросту заблуждается.

— А кто сказал, что ваш мир кому-то нужен? Кто вообще разрешил вам указывать людям?

— Так! А ну-ка, брось тут демагогию разводить. Ты вообще еще сопля малолетняя для того, чтобы понимать, что хорошо для кого, а что плохо.

— Ну конечно. Я маленькая пленница, и ты еще не решил, что со мной делать, так как тебе не отдали приказ.

— Я подчиняюсь генералу, и он приказал охранять тебя. Я и охраняю.

— А приказал бы убить — и ты бы отрубил мне голову, да?

— Да! — злобно рявкнул Шон.

— Ах так? Ну на, — Катя встала на колени, оттянула ворот одежды, оголяя шею. — Давай руби. Ну же, руби.

Шон со злости пнул ее ногой, и она отлетела назад, упала и заплакала.

— Совсем сдурела, глупая девчонка? Я что, по-твоему, мясник какой или палач? Ты хоть знаешь, что такое честь? Верность? Да я… — он отвернулся. — Ничего ты не понимаешь.

— Максимыч вас всех на куски порежет. Всех. Он меня спасет, вот увидишь.

— Хорошо, пускай так и будет, а сейчас заткнись и отдыхай. Скоро выдвигаться нужно будет. Слышишь, ветер стихает.

— Твари. Ненавижу вас всех, ненавижу, — она поежилась и затихла.

Шон смотрел на свернувшееся калачиком тело, худое и беззащитное. Сейчас он за много лет почувствовал себя беспомощным, почувствовал себя тем самым мальчишкой, который чудом остался в живых. Генерал сделал из него воина, как сделал воинов из многих, научил быть храбрыми, не бояться смерти. Но он лишил их самостоятельности… На секунду в голову вкралась мысль: прикажи ему генерал убить ребенка, сделал бы он это? Раньше такие мысли ему на ум не приходили. Все поменялось, вся жизнь за какие-то дни покатилась к чертовой матери, словно решила взять свое обратно и вновь поставить его на колени. Нет, на это он не подписывался. Он доберется до легиона, до генерала, и тогда все встанет на свои места, ему наконец-то объяснят, что произошло в Новом Риме. А сейчас просто надо выжить, а это он умеет. Сутки, максимум двое — и они выйдут к ставке генерала. А там все наладится. Они разобьют Князя, убьют лжемессию и…

Он снова взглянул на Катю. Почему, чтобы стало хорошо, нужно кого-то убить? Разве без этого нельзя? Видимо, нет. Не он придумал все это, и не ему это менять. А она просто девочка, которая не понимает, что ее приятель и есть истинное зло. Не будь его, все было бы по-другому. Мир бы не катился в пропасть. Всего-то и нужно — убить зверя. Одна жизнь в обмен на всеобщее благо… Шон прикрыл глаза и задремал.

* * *

Сорок восемь часов на ногах, с небольшими перерывами на отдых и сон, утопая по колено в снегу. Сил уже почти не осталось. Один раз Катя потеряла сознание от усталости и он чудом не ушел без нее дальше. Вовремя спохватился, вернулся, привел ее в чувство. Теперь он двигался позади девочки, смотря на тощенькие плечики. Как только это хрупкое тельце находило силы двигаться, он не понимал. Хорошо хоть не было ветра и мороза. Он поднес правую руку ко рту, выдохнул в кулак теплый воздух, растер ладони. Катю вновь пошатнуло, но он успел подхватить ее.

— Все хорошо, просто как-то качнуло, — еле пробормотала она, прижимая к себе тряпичную куклу.

— Что-то не похоже, что хорошо.

— Спать хочется.

— Ты что? Не-не-не. Даже не думай. А ну, — он стал тормошить ее. — Так, давай терпи. Немного осталось. Скоро выйдем к лагерю, там будет тепло.

— Опять меня запрете в каком-нибудь подвале?