Апогей - [14]

— То есть, ты хочешь сказать, что я действительно здесь в полной безопасности и мне ничего не угрожает? И что я вернусь домой в целости и сохранности, в состоянии начать новую жизнь?

— Именно так.

— Я знаю, что я не первая, кого твой господин удостаивает чести быть его едой. Но у меня вот какой вопрос… они все подписывали этот контракт?

— Да.

— И у всех были одинаковые обязанности и запреты?

Она вновь ответила утвердительно, и я триумфально заявила.

— Получается, твой господин все же где-то просчитался, раз одна из его вещиц приказала долго жить! Эмили, насколько я знаю. Это ли не нарушение своих клятв?

То, как отреагировала на мои пафосные речи Франси, заставило меня пожалеть о сказанном. Девушка изменилась в лице, как-то побледнела и сникла. Сила, наблюдавшаяся в ее взгляде и движениях, исчезла, теперь хранитель выглядела беззащитной и уязвимой. Я поняла, что перешла черту.

— Слушай, я не…

— Если вы закончили, я заберу посуду. — Пробормотала она хрипло, быстро пересекая комнату и оказываясь за дверью.

Раньше это было заботой прислуги.

Я посмотрела на кружку, которую держала в своих руках. От какао все еще шел ароматный пар. А у меня снова потекли слезы.

Я не думала, что Франси задел мой цинизм, с которым я отзывалась о покойной. Скорее всего, она знала эту девушку, и мои слова были проявлением свинства по отношению к ее потере. Преисподняя и иже с ней, кажется, я действительно совершенно никчемна.

Сладкое какао помогло успокоиться, и я вновь легла на кровать, отворачиваясь к стене. Теперь надо было думать над тем, какими словами объяснить Франси свою ущербность и непреднамеренность обиды, которую я ей нанесла.

И вот что меня еще интересовало: какой она была… эта Эмили, если при упоминании о ее смерти у таких сильных личностей (брат Лукас, Франси) появлялась это выражение лица. Она была дорога им? Какую роль она играла здесь и в их жизнях? И хотя мои мысли походили на проявление зависти, на деле это было всего лишь любопытством. И да, надеюсь, я на нее совершенно не похожа. А то кто знает, чем руководствовался мой знакомый монах, выбирая именно меня в коллекцию своих изысканных «вин». Хотя, вряд ли именно внешностью. Все-таки не зря же все в моем родном городке считали, что я учусь в приходской школе именно потому, что не подхожу на роль хорошей жены. Но, спасибо папе, он решил и эту проблему…

Зрение затуманилось, в носу защипало, и слезы потекли на подушку. Снова. И судя по боли в сердце, я еще долго буду разыгрывать из себя героиню драмы.

Когда раздался щелчок повернувшейся дверной ручки, я замерла и забыла, о чем думала секунду назад. Дверь мягко затворилась, и мне пришлось собраться с силами.

— Я сморозила глупость, Франси. — Пробормотала я виновато, утирая слезы. — Ты права, я еще не привыкла, и потому несу всякую чушь.

Она промолчала, и я решилась посмотреть ей в глаза и доказать тем самым искренность своего раскаянья. Однако когда я повернулась, то обнаружила на стуле брата Лукаса собственной помпезной персоной. И никакой Франси поблизости.

И это положение вещей… я в кровати, жалкая и заплаканная жертва, он рядом на стуле в обличии Асмодея. Такой расклад порядком меня смущал, потому я поспешила привстать, придвинуться к изголовью и натянуть одеяло до подбородка. Кажется, мои потуги молодого господина веселили.

— Что это ты делаешь? — Поинтересовался наконец хозяин, продолжая улыбаться. — Плачешь?

Он произнес это слово так, будто оно вообще не имело места в его лексиконе. Словно это было чужеродным понятием из словаря слабаков. Людей, то бишь.

— Ну да, это у нас типа развлечение такое. И договором это вроде не запрещено. Вот я и подумала, почему бы и нет. — Голос мой звучал в полной мере панихидно, однако я постаралась добавить каплю наглости: — Какие-то проблемы?

— Я люблю, когда в крови высокий уровень эндорфинов. Так что да, у нас есть проблемы.

Чем бы ни были эти эндорфины, он определенно говорил о нарушении моего душевного равновесия. И, дьявол, все эти его намеки на мою кровь и его вкусы вызывало лишь тошноту.

Да, кто бы мог подумать, что однажды я повстречаю Их на своем пути. И в тот момент, когда я вновь осмелилась взглянуть на него, я с удивлением вспомнила недалекое прошлое. Мы приняли его за простого монаха. Боже, либо во всем виновата наша собственная глупость и слепота, либо дело в его играх с нашим сознанием. Ведь надо быть конченым идиотом, чтобы принять его за нищего пилигрима из бенедиктинского монастыря в Мельке.

Видя его ожидающий взгляд, я широко улыбнулась, но в достаточной мере фальшиво, чтобы он понял — это просто нелепая шутка.

— А вы что, всем «контрактникам» наносите такие визиты? — Спросила я через минуту, чувствуя себя в его компании крайне неуютно.

— Да.

— Я думала, наш договор не предусматривает частых свиданий. — Это, кстати, один из его немногочисленных плюсов.

— Мне сказали, что ты плохо себя чувствуешь.

Лицемерное беспокойство совершенно ему не шло. Хотя подумав над его словами пару секунд, я пришла к выводу, что дело не во мне. Его интересовала только моя кровь.

— Я чувствую себя отлично.

— Тебе не нравится Франси?