Апельсин потерянного солнца - [11]
«Как бы не проспать катер…»
— Какой катер, мама?
Кнар очнулась от голоса Алека, найдя себя сидящей у печки с кочергой в руке. Она не заметила, как произнесла вслух эти слова.
Глава 14
Война войной, а школа должна была жить и здравствовать, чтобы учить и воспитывать детей, отцы которых защищали страну на полях жестоких сражений. Новый учебный год стартовал, как и положено, 1 сентября. Эрик пошёл в первый класс.
Кнар перешила одежду старшего сына под размер младшего. Для Алека же, перешедшего в третий класс, пришлось перекроить, борясь с тяжёлым комом в горле, рубашку Арутюна.
Учиться братья ходили в соседнюю деревню, преодолевая пешком полтора километра по каменистому просёлку, и, чтобы сохранить как можно дольше трехи[10], большую часть пути Алек и Эрик носили их на руках. Выходя спозаранку из дому, они обматывали ноги грубой тряпкой, обуваясь лишь на подступах к школе.
Дети учились охотно, несмотря на нехватку учебников и полное отсутствие тетрадей: писали на любом клочке бумаги, на старых квитанциях, на полях газет или между строк печатного текста. Чернилами служила сажа из печки. Кнар разводила её водой и наливала в маленькие баночки.
Военная действительность, конечно же, отражалась и на содержании уроков. На занятиях по языку и литературе ученики младших классов составляли предложения о войне и бойцах, которые грудью защищали Родину от злодеев. Любознательный Эрик знал буквы ещё по учебникам Алека, а в школе быстро научился читать и писать. Учительница Анжела Ишхановна сразу заметила живое воображение мальчика и стала давать ему задания посложнее. К середине учебного года он уже сочинял небольшие тексты на патриотические темы.
Дома Эрик, не говоря об этом никому, писал письма отцу. Куда и по какому адресу отправлять их, он не знал, а потому собирал клочки старательно исписанной бумаги в коробочку, спрятанную в углу шкафа. Но он был уверен, что отец неким чудесным образом читает их. Однако шли дни, недели и месяцы, а от отца не приходило ответа.
Весной из дальних стран с радостным шумом стали возвращаться перелётные стаи. Мальчик, вскинув голову к беспокойному небу, взмолился: «Милые птицы, я просил вас принести мне весточку от папы…»
Журавлиный клин продолжал петь в недосягаемой вышине свою разноголосую песню возвращения, не замечая маленького мальчика с большой раной на сердце. Тогда Эрик вобрал полные лёгкие воздуха и закричал отчаянно, что есть мочи: «Вы слышите меня?! Обретите же язык, птицы! Жив он или нет?..»
Стая скрылась за горизонтом, оставив за собой переливчатое эхо. Оно постепенно затухло и растворилось в небесной просини.
Не дождавшись ответа, Эрик уныло побрёл домой, погружённый в свои мысли, обременённые отнюдь не детскими заботами…
Глава 15
Стоял погожий воскресный день. Кнар с утра стала прибираться в доме, отправив детей за родниковой водой. Вернувшись, Алек и Эрик взяли учебники и, усевшись под шелковицей, стали готовить уроки на завтра. На свежем воздухе, под трели птичек знания усваивались легче и веселее…
Кнар накрыла обед на веранде, поставила на стол исходящую горячим ароматом кастрюлю с пюрпютом[11] и позвала было детей кушать, как с потолка вместе со странным лопающимся звуком капнула на стол… кровь. Женщина подняла голову и застыла в ужасе: свисающая с балки огромная змея проглатывала воробышка.
Подавив крик, Кнар сбежала с лестницы во двор и, не говоря ни слова, вытолкала детей за калитку. Тут она дала волю своим эмоциям:
— По-мо-ги-и-те-е! В доме зме-е-я-я-я!..
На её вопль сбежались соседи из ближайших домов. Алек побежал за колхозным сторожем Амаяком. Достаточно энергичный для своих семидесяти лет старик, бывший лесничий и охотник, пришёл с двустволкой. Он приказал всем оставаться за калиткой, а сам вошёл в дом. Все затаили дыхание в ожидании развязки, которая не заставила себя ждать. Через минуту раздался оглушительный выстрел, вслед за которым что-то тяжёлое и мягкое шлёпнулось оземь.
Амаяк вышел, торжественно неся в левой руке, обхватив её половой тряпкой, большущую змеиную голову с обрубком шеи; другой рукой он тащил за собой почти двухметровое обмякшее тело рептилии. Собравшиеся у калитки женщины и дети разом, как по команде, ахнули.
— Вот гадина, пришла птенчиками полакомиться, — возмущённо проговорил Амаяк. — Кнар, надо будет хорошенько заделать крышу, чтобы воробьи и ласточки не вили там гнёзда и не привлекали этих тварей.
Кнар принесла из погреба мешок. Амаяк напоследок полюбовался мёртвой головой своей жуткой жертвы и, прежде чем бросить её в мешок, произнёс победным голосом:
— Вот так и фашистских гадов расплющим! Всех до одного!
В самом деле, было нечто символичное в происходящем. Громадная змея олицетворяла зло, в данном случае — кровожадную войну и её зачинщиков. Беззащитный птенчик являл собой жертву этого страшного зла — мирных людей: детей, женщин и стариков. Амаяк выступал в роли отважного воина, готового вступить в смертельную схватку с чудовищным врагом и одолеть его… Именно в таком образе запечатлелся старый охотник в живом воображении Эрика.
Амаяк взвалил на плечо мешок со зловещим грузом и унёс его подальше, а соседки поднялись к Кнар домой приводить в порядок комнату и чистить следы поединка. Белая стена была полностью забрызгана кровью. Пришлось заново покрасить её известью.
