Апелляция - [6]

Я родился 1 мая 1926 года в деревне Калеты, Августовского уезда, мой отец… любопытно, где они этого социолога поселят, наверное, тоже в коридоре, разве что кто-нибудь к субботе выпишется и освободится место в палате, надо будет с ним поговорить, посмотреть, может, удастся Олека, если он не захочет поступать на юридический, уговорить пойти на социологию, не помню кто, но кто-то недавно рассказывал, что теперь очень многие знаменитые спортсмены получают высшее образование, Баденский, например, прославленный спринтер и еще две известные бегуньи, забыл фамилии, и многие другие, надо в этом направлении воздействовать на Олека, пока он еще поддается влиянию, Халинку тоже придется на это нацелить, когда вернусь домой…

Вечером того же дня

Гражданину Первому Секретарю Польской объединенной рабочей партии в Варшаве

ЗАЯВЛЕНИЕ

Мариана Конечного, технолога мясной промышленности, ныне пенсионера, проживающего в О., на проспекте Победы д. 17 кв. 56, а теперь находящегося на излечении в Психосоматической клинике Городской больницы в Т.

Я, нижеподписавшийся, убедительно прошу вас, Гражданин Первый Секретарь, лично рассмотреть настоящее заявление и вынести справедливое решение, обязать соответствующие органы прекратить обидную слежку за мной, наказать нарушителей закона, а мне полностью вернуть гражданские права в соответствии с Конституцией Польской народной республики от июля 1952 года.

Я родился 1 мая 1926 года в деревне Калеты Августовского уезда, у родителей Яна и Анели Кундичей Конечных, младшим из шестерых братьев и сестер. Отец, по происхождению крестьянин, работал лесником в лесничестве Церцеж Августовского уезда, а после освобождения получил усадьбу с пятью гектарами земли в деревне Церлица, где и умер в 1959 году. Трехлетним ребенком, в 1929 году, я лишился матери, меня, моих братьев и сестер воспитывала мачеха, Бронислава Конечная, в девичестве Ковальчик, умершая в 1943 году. К началу II-й мировой войны я окончил шесть классов Народной школы, после чего, по независящим от меня причинам, вынужден был оставить учебу. В 1943 году меня арестовало гестапо и, обвинив в хранении оружия, перевезло в отделение гестапо в городе Сувалки, где в ходе трехмесячного следствия меня неоднократно пытали, но я, хотя мне было всего семнадцать лет, не раскололся и никого не выдал, а оружие, которое я прятал, принадлежало моему брату Александру, и я знал, что он член движения Сопротивления. В сентябре 1943 года меня освободили благодаря взятке, которую дала одному гестаповцу, австрийцу, моя тетка, Барбара Конечная, работавшая экономкой у священника Церцежского прихода, ксендза Мацея Боровича. После освобождения, не чувствуя себя дома в безопасности, я в октябре 1943 года вступил в партизанский отряд, организованный Польским союзом повстанцев и действовавший в районе городов Августов и Сувалки, подчиняясь Армии Крайовой. Участвовал во многих диверсионных операциях и в сражениях с карательными экспедициями вермахта. В марте 1944 года я заболел сыпняком и потом, вплоть до ноября того же года, у меня были всевозможные осложнения, в том числе плеврит, отек мозга, гайморит, и я находился часть времени в больнице в Августове, а часть, когда Советская Армия нас освободила, в деревне у отца.

В январе 1945 года я помогал моему дяде, Владиславу Конечному, осваивать бывшую немецкую усадьбу в деревне Карнево Элкского уезда, выделенную ему, как переселенцу, взамен покинутой усадьбы в деревне Рачки, бывшего Августовского уезда.

В июне 1945 года, когда призывали добровольцев на службу в милицию, я пошел и прослужил там три года, сначала в чине капрала в Августове, где я исполнял также обязанности политинструктора, а затем, в 1947 году, был назначен начальником отделения в Соколянах, Белостокского уезда. Эту суровую службу я нес в трудной боевой обстановке, не жалея времени и сил на борьбу с бандами НВС[4] а также на укрепление и упрочение народной власти. Моя молодость и идейно-политическая незрелость привели к тому, что в июне 1948 года я был арестован органами безопасности по обвинению в интимных отношениях с гр. Ядвигой Коцик, политически подозреваемой из-за братьев, принадлежавших к фашистским бандам НВС, что выявилось только тогда, когда младший из братьев, Лешек Коцик, по кличке Гром, был схвачен в мае 1948 года и приговорен к смертной казни, и тогда стало известно, что второй Коцик, Анджей, по кличке Волк, погиб в лесной схватке осенью 1947 года, а третий, Витольд, пропал без вести. Я всего этого не знал вплоть до ареста и разоблачения Лешека Коцика, а гр. Ядвига Коцик клялась, что тоже не знала, чем занимаются братья, и не поддерживала с ними никаких отношений. Когда меня арестовали и держали семь месяцев в следственной тюрьме в Белостоке, я вначале считал себя очень обиженным, только потом поручик, который вел следствие, объяснил мне, что, как работник милиции, к тому же на должности начальника отделения, я обязан был проявлять усиленную бдительность и не имел никакого права оправдывать свои поступки незнанием, и тогда я в этом духе давал показания перед судом, в последнем слове признал свою вину и просил вынести мне соответствующий приговор, и меня справедливо приговорили к двум с половиной годам тюремного заключения, каковое наказание я отбывал сперва в Белостокской тюрьме, потом в Барчеве и в Илаве. В Илавской тюрьме по моей инициативе и при поддержке тюремной администрации был основан марксистский кружок, что позволило мне ближе познакомиться с революционной идеологией, в той же Илаве я окончил профессиональные курсы по специальности деревообрабатывающая промышленность, так что пребывание в тюрьме, хотя оно и лишило меня свободы, считаю для себя весьма полезным, я вышел из тюрьмы умственно созревшим, только здоровье у меня немного пошатнулось вследствие туберкулеза, от которого мне пришлось потом семь лет лечиться, когда в разные периоды болезнь давала о себе знать. Зато никаких трудностей с работой у меня после выхода из тюрьмы не было. Сначала я работал в Уездном народном совете в Мронгове, в финансовой части и в отделе прописки, затем в Городском народном совете, в Городском управлении жилыми домами, на обеих работах трудился плодотворно, выговоров никогда не получал.