Апелляция - [11]

В воскресенье после обеда Конечный продолжал работать в комнате психолога над «Дополнениями». Он написал:

Мои братья и сестры. Из шестерых детей, не считая брата Збигнева, 1916 г. р., умершего в раннем детстве от дифтерии, и последнего, Витольда, умершего вместе с матерью сразу после родов в 1929 году, нас осталось теперь в живых только пятеро, но, кроме сестры Барбары, которая работает в Епископате в Т. и очень помогла мне, когда на меня свалилась беда, у меня вроде и нет никого, каждый из нас, хотя мы от одних родителей, пошел своей дорогой, старший, в честь деда Александра Кундича названный Александром, был арестован в 1944 году, когда я тяжело болел тифом, потом его вывезли на Восток, и нет от него никаких вестей, наверное, помер, а жаль, он был мужик с характером, без чьей-либо помощи получил аттестат зрелости, а потом успешно закончил Варшавский политехнический институт, единственный из нас всех получил высшее образование, пусть та далекая земля ему будет пухом, тяжело ему было, должно быть, помирать вдали от родины и близких, у него и невеста была, Иоанной звали, фамилию не помню, да я ее и не видел никогда, она в Варшаве жила, там они и познакомились, не знаю, что с ней, может, тоже умерла. Вторую сестру, Анелю, 1920 г. р., вывезли в 1942 на работу в Германию, она работала на военном заводе под Ганновером, и когда ее в 1944 году освободили американцы, познакомилась с одним сержантом, поляком по происхождению, вышла за него замуж и живет в Детройте, но пишет редко, оторвалась от семьи, да и что ей до наших забот и печалей, живется ей там хорошо, дети у нее уже, должно быть, настоящие американцы, свой дом, машина, много успела наша Анеля с тех пор, как пасла коров и босиком бегала в школу в деревню Церцеж, могла бы, наверное, и посылку время от времени сообразить, для детей хотя бы, да Бог с ней, ей тоже небось немало пришлось хлебнуть горя на подневольной работе у гитлеровцев, я даже не помню, как звать ее детей, сын и дочь у нее, какие-нибудь Джон и Бетти, интересно, говорят ли они по-польски, вряд ли. А третья сестра, Ядвига, 1922 г. р., тоже замуж вышла, муж у нее инженер, Анджей Кобеля, работает в Валбжихе на руднике им. Болеслава Берута, она пару раз приезжала на праздники или каникулы к отцу в Церлицу, но с тех пор как отец умер в 1959 году больше не была, живут они хорошо, могут себе позволить ездить на каникулы к морю или в горы, вот мои дети еще ничего, кроме наших краев, не видели, один раз только старший, Олек, был в летнем лагере в Устке, но когда приехал, сказал, что ему больше нравятся наши Мазурские озера, и я с ним согласен, что такой красоты, как у нас, нет нигде, хотя и в районе Августова и на Сувалыцине места тоже живописные, давно я уже не был в своих родных краях, с братом Станиславом, который унаследовал отцовское хозяйство, мы как чужие, даже хуже, нас политика рассорила, когда я еще в милиции работал, живется брату неплохо, но душа у него кулацкая, помню, в 1946 году мне дали на Рождество двухдневный отпуск, и я поехал на мотоцикле к отцу на сочельник, подвергая себя большой опасности, потому что в лесу еще полно было банд, и вот приезжаю я благополучно, только замерз сильно, несмотря на полушубок, мороз был ниже двадцати, и к тому же ветер, а тут Сташек во двор выходит и так брата встречает: чего тебе здесь надо, тут тебе никто рублей московских не даст, возвращайся к своим русакам, меня словно по лицу ударили, ведь я же никаких рублей не получал и все время, рискуя жизнью, служил Народной Польше, но я сдержал себя и спрашиваю: где отец? а он говорит, ты скажи сперва, куда Александр пропал, тогда я тебе скажу, где отец, ну, я понял, что делать мне там нечего, потому что отца тоже, должно быть, против меня накрутили, повернулся без слова и собрался уехать навсегда, но тут Сташек, видно, опомнился, то ли совесть заговорила, то ли испугался, что я приму меры против него, и окликнул меня, я остановился, а он говорит: нечего тебе обижаться, правда жжет, но она же и лечит, а поскольку сегодня Рождество Господа нашего Иисуса Христа, то самому страшному преступнику не отказывают в гостеприимстве, заходи, если хочешь, но я не захотел, не от обиды или от злости, а потому что понял: насильно мил не будешь и умершую любовь никакой праздник не воскресит, и я сказал: не хочу быть твоим гостем, а что касается Рождества Христова, то я могу этот большой праздник встретить где угодно, и на мотоцикле тоже, Господь знает мои дела и мысли и знает, что в них нет ни продажности, ни измены, и после того, как я уехал из Церлицы в тот рождественский вечер, мы со Станиславом не виделись долго, до меня дошли слухи, что он радовался моему аресту, говорил, что такой урок мне на пользу, может, поумнею, пойму, как несчастен и обездолен народ, только в 1959 году, когда отец умер, я поехал в Церлицу на похороны, брат меня больше не оскорблял, напротив, был вполне любезен, но братской любви между нами не было, он был мне чужой и я ему тоже, наверное, мать, будь она жива, горевала бы, что такой разлад в семье получился, да и отец, пожалуй, тоже, но только последние годы он уже лежал, как бревно, после того, как его в 1956 году разбил паралич.