Анжелика и московский звездочет - [10]

«Боже! – подумала она. – Как страшно будет жить в этом новом городе! Туманы, холод, темнота долгих ночей – все это будет поглощать, высасывать человеческие жизни. Но несомненно эта новая столица все же, несмотря ни на что, будет прекрасна! Я знаю вкус Петра. В северном краю холодной тьмы будет воздвигнут город, который напомнит здесь, на севере, об изяществе Венеции…»

Дверь скрипнула. Вошел Чаянов.

– Я окончил свое дело, – сказал он. – Теперь вы можете начинать свое.

Она ждала новых уговоров, просьб, но он тотчас покинул комнату.

Теперь можно было начинать действовать. Аделаида вышла в сени. Слуга дремал, разложив господские шубы наподобие постели. Аделаида вздохнула и потрясла его за плечо:

– Никита, проснись…

Слуга открыл глаза и приподнялся. Увидев мадам Аделаиду, он поклонился, все еще сонный.

– Дай мне шубу, Никита, – сказала кротко Аделаида. И не удержалась от упрека: – И почему ты всегда спишь на шубах, Никита?

Слуга поспешно рылся в груде шуб, отыскивая ее шубу. – Да что шубам сделается! – ворчал он. – Ведь это же шубы, а не медведи живые!..

– Шубы мнутся и плешивеют, когда на них спят, – заметила мадам Аделаида машинально.

– Не могут шубы меховые мяться! – возразил Никита авторитетно. – Это холст мнется, который на платья идет, а шубы, те не мнутся!

У Аделаиды пропала всякая охота спорить. Никита с победным и снисходительным видом встряхнул ее шубу. Она сунула руки в рукава и застегнула крючки.

– Продолжай спать, – сказала она Никите и невольно усмехнулась.

Он тотчас принялся исполнять ее приказание: повалился на шубы и захрапел.

Мадам Аделаида вышла на крыльцо. Странная улыбка не сходила с ее лица. Она знала, куда сейчас направится, но внезапно приостановилась. Легкая поземка швырнула в глаза и на волосы горсти снега. Аделаида поняла, что не накинула платок. Но ей уже не хотелось возвращаться. Она подняла голову. Темное небо слабо прояснилось. Женщина решительно шагнула с крыльца в снег. О! Надо было надеть сапоги поверх туфель. Но она не станет возвращаться, не станет! Пусть она простудится и умрет, пусть!.. Впрочем, она твердо знала, что обладает железным здоровьем.

Холод и снег взбодрили ее. Да, она низко пала, она была отвратительна. Но она понесет заслуженное наказание… Однако вдруг Аделаида поняла, что умирать она не хочет. Нет, только не смерть, только не смерть!.. Странно (или не странно!), но теперь она уже не думала о том, что состарилась. Парадоксальным образом ей казалось, что впереди ее ожидает нечто новое, какая-то новая полная жизнь…

Аделаида вышла на заснеженную дорогу, по которой уже потянулись финские сани, большие розвальни и маленькие вейки. Мадам Аделаида подняла руку. Вскоре одни небольшие санки остановились. Возница, невозмутимый финн, наклонил голову в меховой шапке, приветствуя женщину, которая явно была знатной госпожой. Аделаида заговорила с ним по-немецки, примешивая и финские слова. Она спрашивала, не может ли он отвезти ее в деревню, она назвала эту деревню…

– Это не так далеко, – сказала она.

– Нет, это не. близко, – невозмутимо возразил возница. Аделаида хотела было дать ему денег, но вдруг обнаружила, что у нее нет денег при себе. Возница смотрел на нее. Он явно догадался, что она хочет дать ему денег, но тотчас понял, что денег у нее нет! Однако и она не растерялась. Склонила голову набок и пальцами обеих рук вынула из мочки правого уха золотую сережку с изумрудом.

– Вот, – протянула она сережку вознице, – это дороже любой платы. Возьми!

Финн спокойно взял украшение, попробовал золото на зуб и кивнул, предлагая даме садиться в санки. Вскоре они уже были далеко от деревянного дома, где мадам Аделаида и ее сын помещены были на жительство.

Легкий снег кружил в воздухе и медленно опускался на землю. Аделаида сунула руки в рукава. Она вдруг почувствовала себя почти молодой, почти девчонкой, которая едет навстречу своей судьбе, куда глаза глядят… Но нет, она ехала не наугад. Она знала, куда она едет. Она ехала в финскую деревню, где жила тетка убитой Трины. На всякий случай она спросила возницу:

– Ведь вы, финны, – не крепостные, так ведь?

– Нет, – лаконически отвечал он. – Наши мужики – не крепостные. Русские мужики – крепостные, а наши – нет.

Дальше они ехали в молчании.

***

Завиднелись черепичные крыши финской деревни. Аделаида жадно вдыхала морозный воздух. Сейчас ее жизнь снова изменится!

Да, со стороны может показаться, что она сейчас совершает глупость, но она должна это сделать! В сущности, она делает это для себя. После того, что произошло, она не будет жить по-прежнему, не будет!.. Внезапно она вспомнила своего зятя Андрея, мужа Онорины-Ольги, который столько раз в своей жизни убивал. Кажется, его совершенно не мучила совесть. Или он просто-напросто предпочитал таить, таить свои истинные чувства?..

Санки въехали в деревню.

– Куда везти госпожу? – спросил возница на ломаном немецком, говоря об Аделаиде в третьем лице.

– Вези к дому старосты, – велела она.

Он выбрался на снег и оглянулся. Вокруг никого не было, он подошел к окну ближайшего дома и постучал кнутовищем в ставню. Вскоре на крыльцо вышла закутанная в платок женщина. Возница о чем-то спрашивал ее на финском языке. Конечно, он спрашивал, где дом старосты. Женщина отвечала. Возница вернулся в сани, и лошадь тронулась с места.