Езда в карете без рессор – нелегкое испытание. Но только не для дамы, не для французской аристократки начала восемнадцатого века! Ухабистая дорога не нарушала спокойного здорового сна графини де Пейрак. Рядом с нею крепко спала блондинка приятной внешности, камеристка Северина Берн, да ведь и caма графиня, знаменитая Анжелика, некогда одна из самых ярких звезд блистательного двора Людовика XIV, все еще виделась прекрасной. Графине минуло уже более сорока лет, она перенесла шесть беременностей, одна из которых закончилась выкидышем, а последняя – рождением близнецов; жизнь Анжелики, дочери обнищавшего барона, супруги знатнейшего графа Тулузы, восточной пленницы, храброй защитницы угнетенных, великолепной любовницы, нежной матери, напоминала своими хитросплетениями и головокружительными изгибами полусказочные романные писания ее современницы, женщины-литератора Мадлен де Скюдери! Гладкое, несколько полноватое лицо обрамляли пышные волосы, чуть рыжеватые, выбившиеся из-под чепчика; веки и ресницы закрытых глаз привлекали нежностью и тонкостью. Анжелика привыкла тщательно следить за своей внешностью; к этому приучил ее граф Жоффрей де Пейрак, слывший во Франции, да и за пределами королевства Людовика XIV, магом, чародеем, колдуном, которого одни полагали вредоносным, другие – благодетельным. А на самом деле граф де Пейрак являлся всего лишь одним из самых образованных людей своего времени; сегодня мы назвали бы его химиком-практиком! Уже после рождения первенца, Флоримона, граф начал учить молодую супругу, открывая ей свойства целебных трав и секреты приготовления чудодейственных мазей и настоек. Он повторял, что не следует пренебрегать улучшением своей внешности. И Анжелика ревностно следовала советам своего мужа-наставника. Поэтому и теперь, когда пора молодости давно миновала, красавица оставалась по-прежнему красавицей. Но если прежде в прелести графини де Пейрак доминировала юная порывистость, то теперь ее зрелую красоту отличала величественность и естественная горделивость.
Но и во сне руки Анжелики в широких рукавах дорожного платья придерживали, оберегали с материнской нежностью и заботой юное существо, склонившееся на ее колени. Онорина, ее шестнадцатилетняя дочь, также сморенная дорожным сном, доверчиво откинулась на колени матери. Лица девушки не было видно, как не было видно и ее фигуры, укутанной в широкую шерстяную мериносовую накидку.
Внезапно карету тряхнуло особенно сильно. Графиня открыла глаза. Руки ее невольно погладили голову дочери, словно успокаивая, убаюкивая спящую девушку. Но Онорина не проснулась. В карете царил полумрак, окошки были завешены. Анжелика осторожно приподняла руки, помассировала виски. Дорога уже сделалась более ровной. Карета въезжала в Париж.
Анжелика, рассчитывая свои движения, чтобы не разбудить спящую дочь, потянулась к окошку кареты, высунула голову. Жадно вдыхала запахи города, большого европейского города, Парижа, ее города, с которым столько было связано воспоминаний! Пахло конским навозом, содержимым вылитых прямо на улицу ночных горшков, из подвалов несло гнилью. Но графиня де Пейрак расширяла красивые ноздри, дыша с жадностью, впитывая дикую смесь запахов любимого города. Она улыбалась, не понимая, как могла она так долго жить без Парижа, дышать холодным ветровитым воздухом американского севера! Уже завиднелась почтовая станция. Растрепанные дети в рваных рубашонках насторожились, готовые броситься к подъезжающей карете с назойливыми просьбами к знатным пассажирам – бросить монетку, другую. Хозяин небольшого трактира выбежал и, приложив ладонь к глазам, вглядывался, пытаясь определить заранее, насколько знатны и в особенности – насколько состоятельны – подъезжающие. Он слишком хорошо знал, что иной знатный дворянин охоч выпить и полакомиться на даровщинку! Карета приближалась, копыта коней окружены были пыльными облачками. Хозяин с недовольством покосился на юношу, на вид, лет восемнадцати, который пристроился непринужденно на пороге ледника и, наклонив голову, что-то вырезал карманным ножичком, поворачивая ловкими пальцами то так, то этак деревянный чурбачок. Светло-каштановые прямые прядки спадали на склоненное лицо, скрывая его черты. Солнце уже пригревало. Молодой человек одет был в простую рубаху и потертый камзол, штаны протерлись на коленках, но видно было, что он высокого роста и хорошего сложения, хотя и несколько худощав. Видно было также, что хозяин трактира побаивается этого юношу, как возможно побаиваться опасных чужаков.
Внезапно кучер вскрикнул. Анжелика ощутила мгновенной укол внезапного страха. Она совсем высунулась из окошка. Северина Берн испуганно привскочила, мгновенно проснувшись. Анжелика успела с материнской бережностью уложить спящую дочь на сиденье. Девушка что-то пролепетала, но продолжала крепко спать. А между тем всем сидящим в карете угрожала опасность. Карету стремительно догонял, явно стремясь обогнать, щегольской одноместный экипаж.
– Стойте!.. Стойте!.. Мы погибнем!.. – завизжала Северина.
– Замолчите, дура! – одернула камеристку Анжелика. Графиня могла быть резкой и даже грубой. Громким голосом Анжелика обратилась к растерянному кучеру: – Осади лошадей! Пропусти этого идиота! ЕЗ мое время… – Она вдруг поняла, что именно она хотела произнести, и невольно расхохоталась. Хвалить время своей молодости – ведь это неотъемлемое свойство… старух!.. «Неужели я состарилась? Так скоро!..» Она снова расхохоталась. Кучер пытался принудить лошадей двинуться в сторону. Нахальный одноместный экипаж отнюдь не намеревался отказаться от своего намерения обогнать неуклюжую карету. Впряженные в карету лошади тревожно заржали, вскидываясь на дыбы. Анжелика ясно поняла, что карета вполне может опрокинуться. Онорина внезапно проснулась и почти неосознанно метнулась к дверце каретной. Она уже распахнула дверцу порывисто. Анжелика решительно схватила дочь в объятия, удерживая от опасного прыжка. Маленькие нищие в страхе сгрудились у стены. Юноша, сидевший на пороге ледника, поднял голову. Он увидел юное существо исключительной красоты, огненно-рыжие волосы разметались покрывалом по плечам. О, эти плечи! Утренняя небрежность одежды открыла их нежную белизну, оттененную легкой смуглостью слоновой кости. Приоткрытые, прекрасного рисунка губы, огромные глаза… Сидевший на пороге вскочил и бросился наперерез нахальному экипажу. Теперь на дыбы взвилась пара холеных коней, впряженных в экипаж. Кучер резко остановил их. Карета Анжелики промчалась с грохотом и стала, очутившись вне опасности столкновения. Но кони, впряженные в щегольской экипаж, рванулись вновь. Юноша упал на бок, непроизвольно прикрывая, защищая ладонями лицо. Северина отчаянно визжала. Онорина оттолкнула материнские руки и бежала к упавшему. Звонкий наглый голос раздался из экипажа:
