Аня и Долина Радуг - [13]

— Наверху что-то есть, — прошептала Фейт.

— Я поднимусь и погляжу, — решительно заявил Джерри.

— Ой, не ходи! — взмолилась Уна, хватая его за руку.

— Пойду!

— Тогда пойдем все вместе, — сказала Фейт.

Все четверо вскарабкались по шаткой приставной лестнице: Джерри и Фейт — очень смело, Уна — бледная от страха, а Карл — довольно рассеянно думая о том, не удастся ли найти на чердаке летучую мышь. Ему очень хотелось увидеть летучую мышь при дневном свете.

Одолев лестницу, они огляделись и увидели, что было причиной таинственных шорохов, и необычное зрелище заставило их на несколько минут онеметь от изумления.

В маленьком углублении в высокой куче сена, лежала, свернувшись калачиком, девочка; вид у нее был такой, словно она только что проснулась. Увидев их, она вскочила — слегка, как им показалось, пошатываясь, — и в ярком солнечном свете, который лился через покрытое паутиной оконце за ее спиной, они заметили, что в ее худом загорелом лице нет ни кровинки. У нее были прямые густые волосы цвета пакли, заплетенные в две толстые косы, и очень странные глаза — «белые глаза», как подумали дети священника, пока она смотрела на них в упор, с вызовом и вместе с тем жалобно. Глаза эти были такого бледного голубого цвета, что казались почти белыми, особенно по контрасту с узкой черной полоской, окружавшей радужную оболочку. Девочка была босая, с непокрытой головой, в очень старом, полинявшем и рваном, клетчатом платье, слишком коротком и тесном для нее. Что до ее возраста, то она, если судить по осунувшемуся лицу, могла быть почти любого возраста, но ее рост позволял предположить, что ей около двенадцати.

— Ты кто? — спросил Джерри.

Девочка огляделась, словно искала возможного пути для бегства, но затем, казалось, примирилась с неизбежным, содрогнувшись от ужаса.

— Я Мэри Ванс, — сказала она.

— Ты откуда? — продолжил Джерри.

Вместо того, чтобы ответить, Мэри неожиданно села — или, скорее, упала — на сено и заплакала. Фейт тут же бросилась к ней и, присев рядом, обхватила одной рукой худенькие вздрагивающие плечи девочки.

— Не приставай к ней, — приказала она Джерри, а затем крепко обняла беспризорную девочку. — Не плачь, дорогая. Просто расскажи нам, что случилось. Мы друзья.

— Я так… так… хочу есть, — прорыдала Мэри. — Я… я последний раз ела в четверг утром… а с тех пор только водички попила там, из ручья.

Дети священника переглянулись в ужасе. Фейт вскочила на ноги.

— Пойдешь прямо к нам, в дом священника, и поешь, а уж потом начнешь рассказывать.

Мэри съежилась.

— Ой… я не могу. Что скажут ваши папаша с мамашей? И… они отправят меня обратно.

— У нас нет мамы, а папа на тебя и внимания не обратит. И тетушка Марта тоже. Идем, говорю тебе. — Фейт нетерпеливо топнула ногой. Неужели эта странная девочка собирается упорствовать и хочет умереть от голода почти у самого их порога?

Мэри уступила. Она так ослабела от голода, что едва могла самостоятельно слезть с сеновала по лестнице, но кое-как им удалось спустить ее на землю, провести через пастбище и доставить в кухню своего дома. Тетушка Марта, как всегда по субботам, стряпала что-то с грехом пополам на следующую неделю и не обратила на нее никакого внимания. Фейт и Уна бросились в кладовую и перевернули там все вверх дном в поисках еды. Нашлось немного «того же самого», хлеб, масло, молоко и сомнительной свежести пирог. Мэри Ванс набросилась на еду с жадностью, не особенно разбирая, что поставили перед ней, а дети священника стояли вокруг и смотрели на нее. Джерри отметил, что у нее красивый ротик и очень ровные белые зубки. Фейт, не без тайного ужаса, пришла к выводу, что кроме рваного, полинявшего платья, на Мэри нет абсолютно ничего. Уна была полна искренней жалости, Карл — удивления, и все они — любопытства.

— Теперь пойдем на кладбище, расскажешь нам о себе, — распорядилась Фейт, когда Мэри начал отказывать аппетит.

Мэри согласилась, на этот раз вполне охотно. Поев, она вновь обрела присущую ей от природы живость и разговорчивость.

— Вы ничего не передадите вашему папаше, если я расскажу? И никому другому тоже? — предварительно уточнила она, когда ее усадили, как на троне, на могильной плите мистера Поллока.

Дети священника уселись в ряд на другом надгробии напротив нее. В происходящем были и возбуждающая интерес необычность, и тайна, и приключение. Не зря этот день обещал какие-то события: нечто и в самом деле произошло.

— Нет, не передадим.

— Взаправду?

— Вот тебе крест!

— Ну… я сбежала. Жила я у миссис Уайли, на той стороне гавани. Знаете миссис Уайли?

— Нет.

— Ну, не жалейте, что не знаете! Кошмарная тетка! Ух, до чего я ее ненавижу! Замучила меня работой почти до смерти и держала впроголодь, а порола, почитай, каждый день. Вот, гляньте-ка.

Мэри показала худые руки, сплошь в ссадинах и черных синяках. Мередиты содрогнулись. Лицо Фейт вспыхнуло ярким румянцем негодования. Голубые глаза Уны наполнились слезами.

— В среду вечером она отлупила меня палкой, — бесстрастно продолжила Мэри. — За то, что корова у меня, пока я ее доила, взбрыкнула и разлила ведро с молоком. Да откуда мне было знать, что треклятая