Антуанетта - [35]

– И ты тоже забыла? – не удержался я.

– Я не из тех, кто забывает, – сказала Антуанетта, – но она не хотела меня видеть. Когда я приехала ее навестить, она оттолкнула меня и подняла крик. Мне сказали, что из-за меня ей сделалось хуже. О ней постоянно судачили, ее просто не оставляли в покое, о ней говорили – и замолкали, как только появлялась я. Однажды я решила отправиться к ней одна. Когда я подошла к дому, то услышала, как она плачет. Я решила, что убью любого, кто посмел обидеть мою маму. Я слезла с лошади, быстро побежала, поднялась на веранду и оттуда заглянула в ее комнату. Помню, какое на ней было платье – вечернее, с глубоким вырезом. Она была в этом вечернем платье и босиком. Там же был толстый чернокожий со стаканом рома в руке. Он сказал ей: «Выпейте, и все забудется». Она быстро выпила ром, он налил ей еще, она взяла стакан, засмеялась и бросила стакан через плечо. Он разбился вдребезги. «Убери осколки, – сказал мужчина женщине, – а то она порежет ноги».

«Вот было бы хорошо, – отозвалась женщина, – после этого, глядишь, она бы успокоилась». Но все-таки она принесла совок и веник и стала собирать осколки. Я все это видела собственными глазами. Мама же не смотрела на них. Она ходила по комнате и говорила: «Какой приятный сюрприз, мистер Латрелл. Годфри, прими лошадь мистера Латрелла». Затем, похоже, она утомилась и села в кресло-качалку. Потом я увидела, как мужчина подошел, приподнял ее и поцеловал. Его губы впились в ее, и она как-то вся обмякла в его объятиях, а он засмеялся. Женщина тоже засмеялась. Когда я увидела это, то убежала. Я вернулась вся в слезах. Меня ждала Кристофина. Увидев меня, она спросила: «Ну, зачем тебя туда понесло?», на что я сказала: «Замолчи, черная чертовка из преисподней». Кристофина только и ответила: «Ай-ай-ай!»

Потом наступила длинная пауза, и Антуанетта сказала, будто бы сама себе:

– Я рассказала то, что хотела. Я попыталась объяснить тебе все. Но это ничего не меняет.

И она рассмеялась.

– Не надо так смеяться, Берта.

– Зачем ты меня так называешь? Я никакая не Берта.

– Мне просто очень нравится это имя. В моем представлении ты Берта.

– Это все глупости, – сказала Антуанетта.

– Сегодня утром ты уезжала. Куда?

– Навещала Кристофину, – отозвалась Антуанетта. – Я готова рассказать тебе все, что тебя интересует, но кратко, в нескольких словах, потому что слова ничего толком не значат.

– Зачем ты к ней ездила?

– Просила кое-что для меня сделать.

– И она сделала?

– Да.

Снова наступило долгое молчание.

– Ты хотела с ней посоветоваться, так?

Антуанетта не ответила.

– Что же она тебе сказала?

– Она сказала, что мне следует уехать. Мне необходимо тебя оставить.

– Она это сказала? – удивленно переспросил я.

– Да, она это сказала.

– Я хотел бы поступить в интересах нас обоих, – сказал я. – То, что ты мне рассказала, так странно, так не сочетается с тем, что я ожидал услышать. Возможно, Кристофина права. Тебе это не кажется? Кто знает, если на какое-то время ты уедешь отсюда – или, наоборот, я, как ты сочтешь разумным, – это принесет нам наибольшую пользу? – Затем я предложил резко: – Берта, ты спишь? Ты не заболела? Почему ты не отвечаешь? – Я встал, подошел к ней и взял в свои руки ее холодные ладони. – Мы что-то засиделись. Сейчас уже совсем поздно. Пора расходиться.

– Иди сам, – сказала она. – А я останусь в темноте, где мне самое место.

– Что за глупости! – воскликнул я, обнял ее, чтобы помочь подняться, поцеловал, но она отпрянула.

– Твои губы холоднее моих рук, – сказала она. Я попытался рассмеяться, но получилось это плохо. В спальне я затворил ставни.

– Спи, – сказал я. – Поговорим обо всем завтра.

– Да, конечно, – согласилась она. – А ты не зайдешь, не скажешь мне спокойной ночи?

– Разумеется, зайду, дорогая Берта.

– Сегодня я никакая не Берта…

– Именно сегодня, именно в эту ночь ты для меня и есть Берта.

– Как скажешь, – отозвалась она.

Когда я зашел к ней в комнату, то заметил, что пол усыпан белым порошком. Тут я впервые задал ей вопрос насчет порошка. Я спросил, что это такое. Она ответила: чтобы отпугнуть тараканов.

– Разве ты не обратил внимание, что в доме нет ни тараканов, ни сороконожек? – спросила она. – Если бы ты знал, какие это мерзкие создания! – Антуанетта зажгла все свечи, и комната наполнилась всевозможными тенями. Шесть свечей горело на туалетном столике и три на столике возле ее кровати. Освещение изменило ее до неузнаваемости. Я никогда не видел ее такой веселой, такой прекрасной. Она налила вино в два бокала и один протянула мне, но, клянусь, еще до того, как я отпил вина, мне захотелось уткнуться в ее волосы, как я раньше делал. Я сказал:

– Мы позволили призракам испортить нам настроение. Но зачем нам печалиться?

– Кристофина знает много о призраках, – ответила Антуанетта, – только она называет их иначе.

Ей не следовало делать со мной того, что она сделала. Готов поклясться, что она зря так поступила. Я помню, как она протянула мне бокал и улыбнулась. Помню также, как я сказал совершенно не своим голосом, что в комнате слишком светло. Помню еще, как я затушил свечи на столике у кровати. И это все, что сохранилось у меня в памяти о той ночи. Больше я не помню ничего.