Антони Адверс, том 2 - [111]
Под распятием сидел на скамеечке брат Франсуа в выгоревшей рясе, сандалиях и широкополой шляпе. Вокруг него лежали на траве десятка два негритят. Они что-то хором повторяли за ним; двое незамеченных посетителей, стоя в пальмовой тени на краю поляны, слышали их звонкие голоса, невнятные, смешанные с журчанием ручья - и безошибочно угадывали в них ту детскую беспечную радость, которая всегда и повсюду одна. Антони вспомнил юные голоса, долетавшие порою из школьных окон в монастырский дворик, где ворковали голуби и журчала вода в фонтане. Это был давнишний шелест листвы на холодном ветру в забытой долине Мозеля. Он вспомнил. На мгновение и он, и капитан позабыли сигары; они стояли, обратившись в зрение и слух, а на кончиках сигар нарастали столбики пепла. Дон Руис чувствовал, что может в любую секунду проснуться мальчишкой в Толедо, в комнате, где под окнами в сотне футов внизу судачит говорливый Тахо.
Обоих, надо сказать, странным образом всколыхнула незатейливая сцена перед часовней.
Однако, если говорить без прикрас, они видели в ярком тропическом свете шустрых негритят, одетых в белые мешки из-под риса, которые лежали вокруг учителя на зеленой траве, словно ожившие платки; но смысл этого зрелища выражался глубокой природной мелодией. То была басовая нота без намека на сентиментальное тремоло.
За шумом воды ни Антони, ни дон Руис не слышали, что говорит брат Франсуа и что отвечают дети, но, когда монах приподымал голову, чтобы заговорить, лицо его под шляпой сияло, и от слов его, как от брошенного в пруд камня, по маленькой конгрегации распространялись видимые глазами волны. Очевидно, то, что он говорил, радовало его слушателей. Мало того - они слышали, потому что он говорил.
Никто - Антони был в этом уверен - никто, видя нежный, исполненный любви взгляд брата Франсуа, не сумел бы угадать скрытую за ним силу. Когда тот поднимал лицо и начинал говорить, его черты присущим им одним способом выражали живой и личный смысл отвлеченного понятия "милость".
- Не тревожьте его, сеньор, - изменившимся голосом проговорил капитан. - Мы видели святого. - Он пошел было прочь, но обернулся. Они оба смотрели, отойдя чуть подальше под легкий кров финиковых пальм, будто церковные зеваки, которые забрели на службу в боковой предел и тихо отступают, боясь потревожить молитву.
Антони больше не казалось, что брат Франсуа бессилен против окружающего мира. То, что он делал здесь, выглядело непреходящим. Смиренные, незаметные труды именно в силу своей смиренности и незаметности должны оставаться на века. Такова хрупкая сила цветов - их топчут ногами, они гибнут, однако успевают передать неизменный образ своей красоты через миллионы весен. Антони вдруг вспомнил отца Ксавье.
И еще вспомнил окаменелую морскую лилию, которую видел в чьем-то кабинете; там еще было темно. Ах да... у Маддалены Строцци. Но размышлял он о брате Франсуа и о свете...
Что он думал о свете в тот день на "Вампаноаге", когда миссис Джорхем позвала его смотреть шитье? Ох! ...сказал: Да будет свет. И стало... Слово - или что-то еще. Ладно, ладно, по крайней мере, капитан тоже растроган, а ведь он, видит Бог, тертый калач... Чибо писал, попался на краже пушек...
В густых лесах вокруг фактории Гальего падают стволы, но свет светит, и вновь вырастает лес. Солнце лечит раны и затягивает шрамы, пестует побеги, которые вырастут на месте поваленных деревьев... чтобы в свою очередь упасть и сгнить. Все живое тянется к свету, а то, что не может выбраться из тени, погибает. Но странная жизнь обитает в постоянной тьме; жуткая, безобразная... без света! "Как случилось, Антони, что ты так долго бродишь во тьме, что могучей рукой валишь деревья... и людей? Брат Франсуа спрятал этих детей от тебя". Да, он всегда выпрашивает малолетних и слабых... "А теперь взгляни. Почему ты прячешься здесь во тьме, почему боишься света?"
О, Матерь Бо...
Молчи! Помни: ты не можешь больше так говорить. Карло сказал... и я знаю.
Грохот пушки на холме вывел его и капитана из задумчивости.
Они повернулись, ни слова не говоря, и пошли напрямик к холму. Тропинка вывела их прямо к подножию маленького уступа, за которым поляну не было видно ни с дороги, ни из хозяйского дома. Для сидящих на веранде ее как бы и не существовало. Она оставалась понижением в склоне холма, сразу за которым начинались загоны. Но отсюда, со скалистого обрывчика, она, ниоткуда больше не видимая, открывалась целиком. Обрыв был невысокий, но крутой. Они стояли, переводя дыхание после подъема, и смотрели вниз.
Они снова видели часовню и кладбище с белыми крестами, которого прежде не заметили за деревьями. Крестов было на удивление много. Между хижинами сновали женщины с привязанными на груди младенцами. Такими же тяжелыми свисали с деревьев розовые соцветия и спелые грозди бананов. Все было сочно-зеленое, тихое, плодоносное. Казалось, поляна выпала из мира. На мгновение обоих зрителей вновь захватили чары. Ни тени... Разгар дня...
В эту самую минуту чисто и мягко зазвонил колокол.
Они смотрели, как он качается на зубчатом колесе, роняя в тишину чистые звуки, словно ртутные капли мрака в сияющий свет. Капитан машинально перекрестился. Антони в последний момент отдернул поднятую руку. Он видел, что внизу дети и взрослые опустились на колени. Из часовни доносился голос. Антони знал, что там говорится... эти слова...
Небольшое, но яркое художественное наследие Эдгара Аллана По занимает особое место не только в американской, но и во всей мировой литературе. Глубокое знание человеческой души, аналитическая острота ума, свойственные писателю, поразительным образом сочетаются в его произведениях с необычайно богатои фантазией. «По был человек плененный тайнами жизни — писал М. Горький. — Все что сказано и что мог сказать этот человек, рисует его как существо, охваченное святой страстью понять душу свою, достичь глубины ее».
Лорд Пальмур, аристократ-востоковед и по совместительству агент британской разведки, становится первым европейцем, проникшим в таинственный Кафиристан — горную страну, созданную потомками древних бактриан. В небольшом и не переиздававшемся с 1928 г. романе советского писателя и дипломата Н. Равича экзотика, эротика и фантастический вымысел сочетаются с «Большой игрой» в Центральной Азии и описаниями войны в Бухаре.
Истории жизни самых интересных и ярких исторических личностей эпохи средневековья, рассказанные известным историком Наталией Басовской собраны в этой книге. Герои, злодеи, роковые женщины, владыки полумира и бунтари любили, ненавидели, боролись, проигрывали и побеждали много лет назад, но их судьбы волнуют нас до сих пор. Все их тайны приоткрывает перед читателем знаменитый историк. Что связывало Ричарда Львиное сердце и короля Франции? Кто был более жесток, чем герцог Альба? Кого на самом деле любила Жанна д’Арк? Все ответы в этой книге.
С началом революции неисправимый авантюрист Максим Артурович Пятницкий, полковник Пьят, попадает в весьма непростое положение. Чудом избежав позорной смерти и не представляя, что ждет его в будущем, он оказывается на борту перегруженного беженцами британского судна «Рио-Круз», направляющегося в Константинополь. Рассчитывая найти применение своим талантам изобретателя, Пьят планирует совершить путешествие по Европе, а затем осесть в Лондоне. Однако судьба распоряжается иначе, и настоящий водоворот событий захватывает его в Америке, где он становится героем многочисленных скандалов.
По страницам популярного цикла исторических романов Переса-Реверте шагает со шпагой в руке бесстрашный воин армии испанского короля, а в свободное от сражений время дуэлянт, авантюрист, благородный разбойник и наемный убийца, человек чести Диего Алатристе, которого за его неимоверную храбрость называют капитаном. В романах, продолжающих цикл, он все так же ходит по острию клинка и попадает в опасные ситуации, из которых человек ординарный вряд ли выйдет живым, – встает на пути злодея, задумавшего преступление века, едва не делается жертвой любви к великой актрисе, бороздит просторы Средиземного моря, сражаясь с турками и пиратами, а в Венеции должен совершить непростую миссию в привычной для себя роли наемного убийцы. Автор прославленных интеллектуальных детективов «Фламандская доска», «Клуб Дюма», «Кожа для барабана» в цикле о капитане Алатристе смело ведет игру на поле, где оставили яркий след такие знаменитые мастера авантюрно-исторических романов, как Александр Дюма, Рафаэль Сабатини, Эмилио Сальгари, и нисколько не уступает им.
В книгу литератора, этнографа, фольклориста и историка С. В. Фарфоровского, расстрелянного в 1938 г. «доблестными чекистами», вошли две повести о первобытных людях — «Ладожские охотники» и «Ледниковый человек». В издание также включен цикл «Из дневника этнографа» («В степи», «Чеченские этюды», «Фольклор калмыков»), некоторые собранные Фарфоровским кавказские легенды и очерки «Шахсей-вахсей» и «Таинственные секты».
Эдуард Андреевич Гранстрем (1843–1918) — издатель, писатель, переводчик; автор многих книг для юношества. В частности, приключенческая повесть «Елена-Робинзон» была очень любима детьми и выдержала несколько переизданий, как и известная «почемучкина книжка» для девочек «Любочкины отчего и оттого». Широкую известность в России приобрели его книги «Столетие открытий в биографиях замечательных мореплавателей и завоевателей XV–XVI вв.» (1893), «Вдоль полярных окраин России» (1885). Гранстрем был замечательным переводчиком.