— Я тебя сразу узнал: и очки, и ящик, где краски… Иди к нам, нарисуй Чапаева на лошадке! А то я тогда позабыл…
Я поднялся на крылечко.
В избе было чисто, светло. Стены, окна, двери, потолок — всё было прибрано, побелено и покрашено. Вся семья сидела за столом.
Вася весело закричал:
— Танька! Тятя! Это который лошадку…
— Милости просим, — сказал Васин отец и усмехнулся: — Задали ж вы мне работу! Стал я красить дверь — плач поднялся: «Тятя, не трожь лошадку, не трожь!» Пришлось схитрить.
Я оглянулся на дверь. Там, как и четыре месяца назад, мчалась нарисованная мелом лошадка. Вокруг неё был оставлен четырёхугольник, и получилось, точно картинка висит на двери.
Я подарил им небольшой этюд и вернулся к старику. Мы поехали.
— Игнат Петрович, — сказал я, — не взыщите, я решил всё-таки при своём деле остаться, при художестве!..
И рассказал ему про лошадку. Старик молчал, точно прислушивался к далёкому стуку молотилок и к затихающей песне:
Стоял невыносимо жаркий июльский день. В поисках тени я спустился в метро. Там было очень хорошо. Мраморный вестибюль был полон прохлады.
Я подошёл к кассе. Впереди меня брали билеты пионер и пионерка — оба светловолосые, загорелые, с короткими весёлыми носами. На ней было белое платье и тапочки на босу ногу, а на нём — ковбойка и трусы, а на ногах ничего, кроме загара и пыли.
Я зашагал за ними, думая: «Может, они будут говорить что-нибудь такое, что мне потом пригодится для детского рассказа». Но они ничего такого не говорили, а просто, взявшись за руки, весело болтали.
Вот они подошли к эскалатору, нараспев прочитали:
ВНИМАНИЕ! ДВИЖУЩАЯСЯ ЛЕСТНИЦА,—
и предъявили билетики.
Контролёрша надорвала было билетики, но вдруг спохватилась:
— Девочка, проходи. А ты, сынок, останься.
— Почему? — спросил мальчик.
— Как — почему? — ответила контролёрша. — Ты босой, а мы босых на эскалатор не пускаем.
— Но почему же? — удивился мальчик.
— Опять почему? Да потому, что ступишь босой пяткой, зацепишься ещё за что-нибудь, а мы потом отвечай!
— Тётенька, пустите его! — вступилась девочка. — Ведь это он просто закаляется.
— Ну и пускай закаляется, — ответила контролёрша, — только не на эскалаторе. Ребятки, отойдите в сторонку, не мешайте движению!
Ребята отошли в сторонку и стали советоваться, как быть. А я издали, из-за колонны, слежу за ними. Мне интересно: покинет ли пионерка своего товарища в трудную минуту или поплетется вместе с ним по раскалённой, знойной Москве?
И вот вижу: они поговорили, потом она махнула ему рукой и пошла к эскалатору, а он остался. Мне даже обидно стало. «Вот, — думаю, — все они, девчонки, таковы! Чуть какая трудность, они на попятную».
Я поехал за ней.
Внизу она подошла к соседнему эскалатору и — раз, раз! — быстро скинула обе тапочки и опустила их на нижнюю ступеньку. И сразу обе тапочки — и левая и правая — поехали вверх.
Они ехали очень важно, эти порядком стоптайные тапочки. Они занимали отдельную ступеньку. Пассажиры осторожно обходили их.
Вот обе тапочки подкатили к мальчику. Он их подхватил, стал напяливать на ноги…
— Смотри не разорви! —сказала контролёрша.
Но лестница уже понесла мальчика к подруге, которая ждала его внизу, пальцами маленьких ног трогая холодные глазированные плитки на полу.
Конечно, ничего в этом особенного нет, но мне просто понравилось, как тапочки сами ехали, точно бог весть какие важные персоны.
Я был в одной школе, читал пятым и шестым классам свои рассказы, и ребята преподнесли мне огромный букет. Может, и не огромный, но мне он показался очень большим. Ведь это был мой первый букет!
Ребята проводили меня до угла, и вот я остался один со своим букетом. Я всё нюхал, всё разглядывал его. Там были анютины глазки, левкои, белые астры, гвоздика…
Я зашёл в телефонную будку, позвонил домой:
— Жена, беги скорей в Мосторг, купи большую цветочную вазу!
— Что?
— Вазу, говорю! Для букета.
— Какого пакета?
Я кричу в самую трубку:
— Для букета! Мне ребята в школе букет подарили.
— Букет? — Она обрадовалась. — Так бы и сказал. Бегу! Приходи скорей!
— Ладно.
Я положил трубку и гордо зашагал по широкой улице. Было солнце, синее небо, гудки торопливых машин, шум толпы… Прохожие деловито помахивали портфелями, сумками, корзинками. При виде моего букета все замедляли шаг любовались цветами и даже немножко мне улыбались. Одна женщина спросила:
— Где брали цветы? Другая тоже:
— Почём достали цветочки?
Гражданин в очках:
— Где покупали?
Я отвечал, счастливый:
— Нигде не покупал. Это мне преподнесли.
И от своего богатства подарил им по цветочку.
Они были очень рады и все говорили «спасибо», «спасибо». А я пошёл бульваром.
У подножия кремлёвской стены играли дети. Одна девочка подбежала:
— Ой, какие цветочки! Дяденька, дай понюхать только!
Со скамейки позвали:
— Анюта, ты куда?
— Раз ты Анюта, — сказал я, — так вот тебе анютины глазки.
Она засияла, побежала показывать маме:
— Мама, мама, вот мои глазки!
Мама смеялась, хвалила мой букет. Я выбрал самую красную гвоздику:
— Пожалуйста! У меня вот сколько!
Анютина мама застенчиво взяла цветок, приколола его к волосам и сразу стала красивее. Анюта запрыгала, кинулась целовать маму, а я зашагал по аллее.