Антология зарубежного фантастического рассказа - [6]

— Доброе утро, мистер Линдберл. — Хозяйка особняка поздоровалась со мной за руку. — Хотите кофе? Судя по вашему виду, кофе вам совсем не повредит.

— Да, благодарю вас.

После того как я проглотил полчашки кофе одним глотком, хозяйка произнесла:

— То, из-за чего вы хотели меня увидеть, должно быть, очень важное дело…

— Прошу прощения за ранний визит, — сказал я. — Я — аспирант Техасского университета и специализируюсь по биологии. Еще точнее, я орнитолог. И сейчас работаю над диссертацией. Два дня назад я встретился с мисс Джолин Джимсон…

— Как она? Я не видела ее — о, боже! — должно быть, лет пятьдесят. Как бежит время!

— Похоже, она в порядке. Но я разговаривал с ней только полчаса или около того… э-э-э, о тех птицах, что ваша семья держала на ферме, когда вы все жили в Водяной долине.

Мисс Радвин пристально взглянула на меня, потом улыбнулась:

— Вы имеете в виду «гадких цыплят»?

Я тоже заулыбался и даже чуть не рассмеялся от радости, потому что возлюбил эту пожилую леди.

* * *

Отменив все другие дела, Анни Мэй Гаджер рассказывала почти четыре часа, отвечала на мои вопросы, посвятила меня в историю своего семейства.

Ее дедушка Гаджер служил некогда надсмотрщиком на плантации полковника Крисби неподалеку от Мак-Кома в штате Миссисипи. Сам полковник Крисби был наследником семьи мореплавателей, занимавшихся торговлей ливанским кедром и египетским хлопком. А также чаем, специями и вообще всем тем, что сулило прибыли и попадалось под руку.

Когда дед полковника Крисби достиг совершеннолетия в 1802 году, он распрощался со штатом Южная Каролина и двинулся на запад, в леса. Вскоре у него родился сын, будущий отец полковника Крисби, который позже распорядился перевезти из Южной Каролины на новое место все, чем владел отец: рабов, фургоны, лошадей, скот, цесарок, павлинов и дронтов. Последних все принимали за каких-то невероятно уродливых домашних птиц, которых один из дядюшек-мореходов купил у французского купца еще в 1721 году. (Я полагаю, что это были белые дронты с острова Реюньон, если только их не вывезли немного раньше. Дронты с острова Маврикий к тому времени уже вымерли.)

А когда у отца полковника Крисби родился полковник Крисби, он продал факторию и перенес плантацию еще западнее, в Мак-Ком.

Здесь-то в этой семье и появился Гаджер-дедушка, который занимался плантацией в то время, пока полковник Крисби воевал за независимость Юга. Однако полковник вернулся в Мак-Ком раньше других, поскольку ему не посчастливилось: он грудью остановил залп картечи во время разведки боем при осаде Виксберга. Угасал он постепенно и, немного свихнувшись, освободил своих рабов за неделю до смерти. А поскольку рабов не стало, надсмотрщик семье тоже был не нужен.

Так семья Гаджеров оказалась в окрестностях Водяной долины (в те времена ее так еще не называли), погоняя перед собой стаю дронтов, которых полковник Крисби отписал своему бывшему надсмотрщику за верную службу.

Альма и Анни Мэй — второй и пятый ребенок в семье папаши Гаджера — родились с разницей в три года и, похоже, возненавидели друг друга с того самого момента, когда Альма впервые заглянула в колыбельку Анни Мэй. Ссорились они постоянно, и то обстоятельство, что Альма, старшая дочь, была любимицей обоих родителей, отнюдь не помогало улучшению их отношений. Для Анни Мэй жизнь превратилась в типичный для нежеланного ребенка в белой бедняцкой семье ад, и она еще в раннем возрасте дала себе слово убежать из дома и в тринадцать лет это обещание выполнила. Единственной подругой Анни Мэй в то время была Джолин Джимсон.

Все это я узнал сегодня утром.

— Отец ненавидел этих птиц, — сказала мне Анни Мэй Радвин, урожденная Гаджер. — Он всегда говорил, что когда-нибудь избавится от них, но так и не решился на это.

А ведь сколько было с ними хлопот! Нам всегда приходилось запирать их на ночь и ходить искать яйца. Они иногда откладывали их где-нибудь на улице, а потом забывали, где именно. Случались годы, когда у нас совсем не рождались новые птенцы. И потом, они были так уродливы! Я имею в виду, что раз в год они выглядели просто ужасно, словно вот-вот помрут. У них выпадали все перья, как будто они заболевали чесоткой или чем-то другим. К тому же у них отваливалась передняя часть клюва или, еще хуже, болталась, не отпадая, неделю, а то и две. Птицы эти выглядели тогда как большие голые голуби. После этого они теряли в весе, фунтов до двадцати-тридцати, и оставались такими до тех пор, пока у них не отрастали новые перья. Нам все время приходилось убивать лис, которые забирались в «индюшачий дом» — так мы называли курятник, куда загоняли этих птиц на ночь. Я думаю, что они не смогли бы его найти, даже стоя в десяти футах в стороне.

Мисс Радвин остановилась и взглянула на меня.

— Вот о чем я думаю… Отец сохранял этих птиц как своего рода символ. Пока они оставались в семье, отец считал себя не хуже других. Эти птицы помогали ему сохранять достоинство даже тогда, когда ничего другого у него не оставалось.

Я поинтересовался, что стало с дронтами. Мисс Радвин не знала этого. Однако она сказала, что знает того человека, кто может сказать о судьбе птиц.