Антология средневековой мысли. Том 1 - [99]

Ученик. Тот, кто вообще не может видеть гору, конечно, незряч.

Учитель. Значит, имеющий зрение имеет способность (potestatem) и орудие для того, чтобы видеть гору: и все же если нет горы и ты скажешь ему: «Видь гору!», он ответит тебе: «Не могу, поскольку ее нет; если бы была, мог бы видеть». Опять: если бы гора была, но не было света, он ответил бы на требование увидеть гору, что не может без света; но если бы был свет, мог бы. И еще: если теперь есть зрячий, и гора, и ответ, но что-то препятствует зрению, например, кто-то закрывает ему глаза, он скажет, что не может видеть гору; но если бы ничто не мешало его зрению, тогда, без сомнения, он был бы способен видеть гору.

Ученик. Все это общеизвестно.

Учитель. Значит, ты видишь, что способность (potestas) видеть какое-то тело есть одна в видящем, другая в вещи, которая предстоит зрению; третья в среде (in medio), т. е. ни в видящем, зрячем, ни в зримом: и та, что в среде, — одна в помогающем (зрению) (in adjuvante), другая — в не мешающем, т. е. когда ничто, что могло бы помешать, не мешает.

Ученик. Вижу ясно.

Учитель. Итак, есть четыре этих способности, из которых если одной какой-нибудь не хватает, три остальные не могут ничего поделать, ни все вместе, ни по отдельности; и при этом если другие отсутствуют, мы не отрицаем ни того, что зрячий имеет зрение, или орудие, или способность видеть, ни того, что можно видеть вещь зримую, ни способность света помогать зрению.

Глава IV. Каким образом они имеют способность сохранять правильность, которой не имеют

Учитель. Четвертая же способность, называется способностью не в собственном смысле (improprie): ведь о том, что обычно препятствует зрению, говорят, что оно дает способность зрения, лишь поскольку оно не отнимает этой способности. И способность видеть свет состоит только из трех вещей, потому что в этом случае одно и то же есть предмет зрения и то, что помогает зрению. Разве это не всем известно!

Ученик. Конечно, это ни для кого не тайна.

Учитель. Значит, если и тогда, когда отсутствует вещь, которую можно видеть в темноте, или с закрытыми, или с завязанными глазами, мы все же, насколько это касается только нас самих, имеем способность видеть какую-либо видимую вещь: что мешает нам иметь способность сохранения правильности воли ради самой правильности, даже когда нет самой правильности, пока есть в нас разум (ratio), которым мы можем ее познать, и воля, которой мы можем ее удержать? Ведь именно в этом состоит вышеназванная свобода выбора.

Ученик. Довольно дал ты мне уразуметь, что способность сохранения правильности воли всегда присуща разумной природе и что эта способность была свободной в выборе первого человека и ангелов, от которых без их желания правильность воли нельзя было бы отнять.

Глава V. [Что] никакое искушение не может заставить согрешить того, кто этого не хочет

Но как теперь понять, что благодаря этой способности выбор человеческой воли является свободным, в то время как часто человек, имеющий правильную волю, будучи вынуждаем искушением, сам не желая, утрачивает эту правильность?

Учитель. Если только «нежелающим» мы называем того, кто не хочет, то никто, «сам не желая», не утратит ее: человек может быть связан не по своей воле, потому что можно связать того, кто этого не хочет; можно быть побитым против воли, потому что можно побить того, кто этого не хочет; можно быть убитым вопреки желанию, ибо можно убить того, кто этого не хочет; но нельзя хотеть по своей воле, потому что не может хотеть тот, кто не хочет хотеть; ведь всякий, кто хочет, хочет и самого своего хотения[218].

Ученик. Как же тогда говорится, что против воли лжет тот, кто лжет, чтобы не быть убитым, если он делает это лишь потому, что хочет? Ведь он, вопреки желанию обманывая, не желая, желает обманывать.

Учитель. Может быть, потому говорится, что он, не желая, обманывает, что когда он так хочет истины, что не стал бы обманывать, если бы дело не шло о жизни, тогда он и хочет обмана ради жизни и не хочет обмана ради самого обмана, потому что хочет истины и потому, желая и не желая, обманывает. Ведь одно — воля, которой мы хотим чего-то ради него самого, как когда хотим здоровья ради него самого; и другое — когда хотим чего-то ради иного, как когда хотим пить полынную настойку для здоровья[219]. Поэтому, наверное, соответственно этим различным волям можно сказать, что он обманывает вопреки воле и не вопреки. Поэтому когда говорят, что кто-то, не желая, обманывает, так как он этого не хочет, то поскольку речь идет об истине, этим не отрицается мое суждение, согласно которому никто вопреки желанию не утрачивает правильность воли: ибо обманывающий хочет ее утратить ради жизни. В отношении к этому желанию он утрачивает ее не против воли, а добровольно; об этой-то воле мы теперь говорим, т. е. о той, которой он хочет обманывать ради жизни, а не о той, которой он не хочет обмана ради самого обмана. Или потому, конечно, он обманывает вопреки желанию, что не по своей воле он непременно должен либо быть убит, либо солгать, т. е. он неволен в этой ловушке, — чтобы по необходимости было что-то одно из этих двух. Ведь хотя необходимо, чтобы он или был убит, или солгал, все же не необходимо ему быть убитым, потому что он может остаться жив, если солжет; и не необходимо ему лгать, так как он может не лгать, но тогда будет убит. Ни одно из двух не определено как необходимое, каждое лишь возможно