Антология средневековой мысли. Том 1 - [66]

.

[Аристотель] не просто говорит об этом свойстве [субстанции], но [проводит] некое различие: он указывает, что субстанция не допускает, [чтобы о ней говорилось] «больше» или «меньше», но не потому, что одна субстанция не может быть больше или меньше другой субстанции. Действительно, некий человек, хотя и является субстанцией, является большей субстанцией, чем «человек», то есть вид, и «человек» — нежели «животное», то есть род. Следовательно, Аристотель не говорит: потому, что нельзя отыскать субстанции, которые были бы большими среди субстанций. Их, как сказано, возможно отыскать: указывает же он выше, что первые, то есть индивидуальные субстанции являются субстанциями в высшей степени, а из вторых субстанций большими субстанциями являются виды, нежели роды. Итак, он не говорит: потому, что никакая субстанция не является большей или меньшей по отношению к другой субстанции, но потому, что о каждой субстанции, как таковой, не говорится как о большей или меньшей субстанции. Например, если субстанция — человек, [Аристотель] не говорит: потому что человек не может быть большей или меньшей субстанцией, ведь индивидуальный человек есть в большей [степени] субстанция, а вид [«человек»] — в меньшей [степени], если его сравнить с первой, то есть индивидуальной субстанцией. Но [Аристотель] говорит: «как таковые», то есть человек [как таковой] не будет большим или меньшим человеком. Он, таким образом, не утверждает: потому, что человек не может быть большей пли меньшей субстанцией, но потому, что человек, как таковой, не более и не менее человек, ведь некий человек не есть более или менее человек. Равным образом это можно наблюдать и при сравнении тех же [индивидуальных людей]: сам человек по отношению к самому себе не есть в большей [степени] человек, но то же и в случае, если сравнивать его с другим, при условии, что они находятся в равных отношениях (sub eadem conjunctione sunt). Так, какой-либо индивидуальный человек, будучи сравниваемым с другим индивидуальным человеком, не будет «больше» или «меньше» человек, и самый вид [«человек»] в отношении самого себя не будет большим или меньшим человеком.

Это, однако, очевидно только для субстанций, качествам же возможно быть больше или меньше: белое может быть более или менее белым по отношению к самому себе и принимать большую или меньшую [степень], так, например, есть менее белое и более белое. Одно белое может быть белее, чем другое, как, например, цвет лилии по сравнению с цветом хлопка и наоборот, одно белое может быть менее белым, как, например, цвет хлопка по сравнению с цветом лилии, или цвет лебединого пуха по сравнению с цветом снега. Это же касается и других качеств, таких как благо или тепло, ибо [качества] могут изменяться со временем и переходить в большую или меньшую [степень]. Ибо благо не раз становится большим или меньшим, так же и тепло — более или менее горячим. Человек же, так как он — субстанция, ни теперь не будет более субстанция, чем был раньше, ни позже не будет более или менее человеком, чем он является теперь.

Хотя субстанция и не допускает, [чтобы о ней говорилось] «больше» или «меньше», это [свойство] не будет ее собственным признаком. Но почему это [свойство субстанции] не является ее собственным признаком, сам Аристотель замалчивает как нечто очевидное; мы же добавим, что не одни только субстанции не допускают, [чтобы о них говорилось] «больше» или «меньше», но и многое другое. Например, одна окружность не будет более или менее окружность, чем другая, одно двойное не менее и не более двойное, чем другое, равным образом четыре в два раза больше двух [не в меньшей и не в большей степени], чем десять больше пяти. А потому так как то же самое присуще и другому, то, надо полагать, оно не есть собственный признак субстанции.

Все это, пусть и свойственное субстанциям, но не являющееся ее собственными признаками, так как присуще и другому, называется сопутствующими признаками (consequentia) субстанции. Ведь все они сопутствуют субстанции, так что при любых обстоятельствах для субстанции будет обнаруживаться указанное, а именно, [субстанции свойственно] не находиться в субъекте; сказуемые, [образованные] от субстанций, сказываются унивокально; [субстанция] обозначает определенное «это»; [субстанции] ничто не противоположно; [субстанция] не допускает, [чтобы о ней говорилось] «больше» или «меньше». То же, что присуще не всем субстанциям, суть акциденции субстанций, а потому не суть собственные признаки. Поэтому, не являясь собственными признаками, они еще не показывают, какова субстанция. Следовательно, для того чтобы мы смогли познать качество субстанции в собственном смысле слова, нам надлежит найти такое свойство, которое характерно для всех субстанций и только для них. Именно его и указывает сам [Аристотель]: «Представляется, что подлинным собственным признаком субстанции является то, что она, будучи одной и той же по числу, способна принимать противоположности; о прочем же, что не суть субстанции, никто не сможет сказать, что оно, будучи одним и тем же по числу, способно принимать противоположности. Так, один и тот же по числу цвет не может быть белым и черным; так же и действие одно и то же по числу не будет нерадивым и усердным (prava et studiosa). To же относится и ко всему другому, что не суть субстанции. Субстанция же, будучи одной и той же по числу, способна принимать противоположности. Например, некий человек, будучи одним и тем же по числу, иногда становится бледным, иногда смуглым, теплым и холодным, нерадивым и старательным. Всему другому это, по-видимому, не свойственно, разве что кто-нибудь возразит, что речь и мнение способны принимать противоположности. Ведь кажется, что одна и та же речь — истинна и ложна. Например, если истинна речь „некто сидит", то, когда он встанет, эта же речь будет ложной. То же и в отношении мнения: если кто-либо правильно полагает, что некто сидит, то, когда он встанет, тот, если останется при этом же мнении о нем, будет заблуждаться. Однако если кто и согласится с этим, то все же [обнаружит] различия в способе, [каким в том и в этом случае принимаются противоположности]. Ведь то, что относится к субстанциям, принимает противоположности, изменяясь само. Действительно, став холодной из теплой, [субстанция] претерпела изменения, ибо стала иной, и так же — став из бледной смуглой и из нерадивой старательной. Точно так же и во всем остальном, [субстанция] принимает противоположности, подвергаясь изменению. Речь же и мнение сами остаются неподвижными во всех отношениях, а движется вещь, относительно которой имеет место противоположность. В самом деле, речь „он сидит" остается той же, но поскольку меняются обстоятельства, становится то истинной, то ложной. То же можно сказать и о мнении. Вот почему, даже если кто-нибудь и согласится с тем, что речь способна принимать противоположности, способность принимать противоположности в силу собственной перемены есть собственный признак субстанции, по крайней мере, по способу, [которым она их принимает]»