Антология средневековой мысли. Том 1 - [57]

«Субстанциями в собственном смысле» слова Аристотель называет индивидуальные субстанции потому, что самый вид «человек», а равно и «животное», которое есть род, мы собираем (colligere) только лишь из познания индивидуального. А так как общность познается (intelligere) из чувственных восприятий (sensus) единичного, то с полным основанием субстанциями в собственном смысле называются индивидуальные и единичные. Индивидуальные субстанции названы «субстанциями в первую очередь» потому, что любая акциденция прежде привходит в индивиды, и только затем — во вторые субстанции. Ведь поскольку Аристарх есть грамматик и Аристарх есть человек, человек есть грамматик. Итак, утверждается, что прежде любая акциденция привходит в индивид, и только затем эта акциденция привходит в виды и роды субстанций. Следовательно, правильно, что прежде существует субъект, он и называется субстанцией в первую очередь.

А «[субстанцией] в наивысшей степени» первая субстанция названа потому, что та [субстанция], которая наиболее субъектна прочим вещам, может быть названа субстанцией в наивысшей степени. А наиболее субъектна первая субстанция, прочее же либо находится в первых субстанциях, либо сказывается о них как, например, роды и виды. Ведь роды и виды сказываются о своих индивидах, как «животное» и «человек» сказываются о Сократе, то есть вторые субстанции о первых. Если же [речь идет] об акциденциях, то они в первую очередь находятся в первых субстанциях. А так как и акциденции находятся в первую очередь в первых субстанциях, и вторые субстанции сказываются о первых, то первые субстанции субъектны вторым субстанциям и акциденциям. И поскольку они субъектны в наивысшей степени и суть субсистенции[137]акциденций и о них сказываются вторые субстанции, то они называются «субстанциями в наивысшей степени».

[Аристотель] говорит, что не все виды и не все роды являются вторыми субстанциями, но лишь те, которые содержат первые субстанции, как, например, «человек» и «животное». Ибо «человек» содержит Сократа, то есть некую индивидуальную субстанцию. А «животное» содержит индивида и вид, то есть «человека» и некоего человека. Поэтому Аристотель полагает, что роды и виды, которые сказываются о первых субстанциях, сами являются вторыми субстанциями, говоря об этом так: «вторыми же субстанциями называются виды, к которым принадлежат те, которые называются субстанциями в первую очередь; они и роды этих видов», и затем приводит подходящие примеры, как если бы говорил: «Не всякий род и не всякий [вид] я называю субстанцией, но лишь те виды, к которым принадлежат эти индивиды, то есть первые субстанции, и роды этих видов, содержащих первые субстанции». Это, надо полагать, сказано для того, чтобы кто-нибудь не подумал, что цвет, который есть род, или белое (album), которое есть вид, являются вторыми субстанциями, ведь они не содержат под собой первых [субстанций].

Однако кто-нибудь может сказать: каким образом индивидуальные субстанции могли быть первичными, если все то, что первично, будучи уничтоженным, уничтожает то, что является последующим, а когда исчезает последующее, более раннее не уничтожается? В самом деле, если погибнет «человек», тотчас же исчезнет и Сократ, если же исчезнет Сократ, «человек» не будет немедленно уничтожен. Следовательно, если с уничтожением родов и видов индивиды исчезают, а при уничтожении индивидов роды и виды сохраняются, было бы правильнее назвать роды и виды первичными субстанциями. Но таким образом природа индивидов понимается неверно, ибо субстанция индивидов не заключена целиком в одном Сократе или в каком-нибудь одном человеке, но во всех единичных [людях]. Ведь роды и виды постигаются не из одного единичного, но схватываются умозрением (ratio mentis) из всех отдельных индивидов. В самом деле, мы всегда предпочитаем то, что сходно в чувственных восприятиях, весьма похоже обозначать словами. Тот же, кто первым наименовал человека, не представлял себе (concipere) [человека], собранного из единичных людей, но [представлял] в уме некоего единичного индивида, которому и дал имя человека. Итак, с уничтожением единичных людей не сохранится и «человек», и при уничтожении единичных животных исчезнет и «животное». Поскольку же в этой книге речь идет о значении слов, те [субстанции], которые прежде получили имена, [Аристотель] с полным основанием назвал первыми субстанциями; прежде же имена получило то, что раньше могло быть воспринято чувствами. А чувствам подлежат первые индивиды, поэтому [Аристотель] обоснованно располагает их в делении первыми.

Таким же образом разрешается и другая проблема, которая заключается в следующем: при том, что первые умопостигаемые по природе [вещи] суть субстанции, как, например Бог и ум, почему же не их Аристотель именует первичными субстанциями? Потому, что здесь идет речь об именах, имена же сперва были даны тому, что в первую очередь являлось субъектами чувственного восприятия, любое же из того, что относится к умопостигаемой бестелесности, в получении имен считается последующим. А так как в этом труде трактуется в первую очередь об именах, то индивидуальным субстанциям, которые первые подлежат чувствам, посвящены первые слова в труде, повествующем о словах, и по нраву индивидуальные и чувственно воспринимаемые субстанции рассматриваются как первые субстанции.