Антология средневековой мысли. Том 1 - [25]

Эводий. Право же, объятый радостью совершенно невероятной и невыразимой никакими словами, я принимаю это и заявляю, что это в высшей степени верно, более того, я говорю это внутренним голосом, благодаря которому я хочу быть услышанным самой истиной и приобщиться к ней; согласен, что есть не просто благо, но даже благо высшее и приносящее блаженство.

40. Августин. Да, конечно, я тоже очень рад. Но скажи на милость, неужели мы уже мудры и блаженны? Или мы все еще лишь стремимся к тому, чтобы нам это удалось? Эводий. Я полагаю, что, скорее, стремимся. Августин. Откуда в таком случае ты понимаешь то чему, как ты заявляешь, ты радуешься как истинному и определенному, и соглашаешься, что это имеет отношение к мудрости? Или какой-нибудь глупец также может познать мудрость? Эводий. До тех пор, пока он глупец, не может. Августин. Следовательно, ты уже мудрец или все еще не познал мудрость?

Эводий. Хотя я еще не мудрец, но и глупцом себя не назвал бы, насколько я познал мудрость, потому что то, что я узнал, является определенным, и не могу отрицать, что имеет отношение к мудрости. Августин. Скажи, пожалуйста, признаешь ли ты, что тот, кто не является справедливым, является несправедливым, и тот, кто не является сведущим, является несведущим, и тот, кто не является сдержанным, является несдержанным? Или что-нибудь может вызвать сомнения по этому поводу?

Эводий. Я признаю, что когда человек не является справедливым, он несправедлив, то же самое я бы сказал и о сведущем, и о сдержанном.

Августин. Тогда почему, когда кто-то не является мудрым, не является глупцом?

Эводий. Я также признаю то, что когда кто-нибудь не является мудрым, он является глупцом.

Августин. Итак, теперь кем из них являешься ты?

Эводий. Назови меня кем угодно, но я все еще не дерзаю назвать себя мудрым и вижу, что из того, с чем согласился, следует, чтобы я не сомневался назвать себя глупцом.

Августин. В таком случае, глупец познал мудрость. Ведь, как уже было сказано, он не был бы уверен, что хочет быть мудрым и что этого следует [хотеть], если понятие о мудрости не утвердилось бы в его уме, как и о тех вещах, о которых, когда тебя спросили по отдельности, ты ответил, что они имеют отношение к мудрости и ты рад их осознать.

Эводий. Это так как ты говоришь.

Глава XVI

41. Августин. Итак, что еще мы делаем, когда стремимся быть мудрыми, кроме того что некоторым образом со всем возможным пылом всю нашу душу сосредоточиваем на том, что мы постигаем умом, и туда ее помещаем и надежно укореняем, чтобы она уже не личному своему радовалась, которое переплелось с преходящими вещами, но отказавшись от всех условий пространства и времени, овладевала тем, что всегда едино и тождественно? Ибо подобно тому как вся жизнь тела — душа, так блаженная жизнь души есть Бог. Пока мы так действуем — до тех пор, пока не проделаем, — мы в пути. И то, что нам дано радоваться этим истинным и определенным благам, блистающим на этом, пусть все еще темном пути, посмотри, не это ли написано о мудрости, что она делает со своими приверженцами, когда они приходят к ней и ее ищут. Ибо сказано: «Благосклонно является им на путях и при всякой мысли встречается с ними» (Прем. 6, 16). Ведь куда бы ты ни повернул, она говорит с тобой при помощи неких следов, которые она запечатлела на делах своих, и тебя, соскальзывающего вовне, призывает назад внутрь благодаря самим формам внешнего, так что ты видишь все, что бы ни нравилось тебе в телесном и ни привлекало через телесные чувства, доступно вычислению, и исследуешь, откуда это, и возвращаешься к самому себе, и понимаешь, что ты не можешь одобрить или не одобрить того, с чем соприкасаешься, при помощи телесных чувств, если не имеешь в себе некие законы красоты[44], с которыми соотносишь все прекрасное, что воспринимаешь извне.

42. Внимательно вглядись в небо и землю, и море, и все, что на них либо в вышине сверкает, либо внизу ползает, летает или плавает. Все это имеет формы, потому что обладает числом[45], отними , у него это, и оно превратится в ничто. Отчего, следовательно, все происходит, если не от числа? В той мере ему присуще бытие, в какой присуща исчислимость; и художники также знают числа всех телесных форм в искусстве, с которыми они согласуют свои произведения, и при их изготовлении работают руками и инструментами до тех пор, пока то, что обретает внешнюю форму, не будет соотноситься, насколько это возможно, с тем светом чисел, который внутри, пока не достигнет совершенства и через восприимчивого посредника не понравится внутреннему судье, созерцающему высшие числа[46]. Далее спроси, кто движет рукой самого художника, — это число, поскольку она движется также в согласии с числом. И если ты вырвешь из рук работу, а из сердца замысел произведения, это движение рук сведется к увеселению, оно будет называться пляской. Так вот спроси, что в пляске доставляет удовольствие; и число ответит тебе: «это я», взгляни же на красоту сформировавшегося тела: числа располагаются в пространстве; взгляни на красоту движения тела: числа обращаются во времени; углубись в искусство, откуда они происходят, ищи в нем время и место: их не будет никогда и нигде. Однако число живет в нем, хотя ни область пространства, ни череда дней ему не принадлежит. Но когда и те, кто хочет стать художником, посвящает себя изучению искусства, свое тело они приводят в движение в пространстве и во времени, а душу — во времени; ведь с течением времени они становятся искусней. Обратись, следовательно, к душе художника, чтобы увидеть вечное число: и тотчас мудрость засияет тебе из самого сокровенного тайника и из самого потаенного пристанища истины. Если это отвратит твой все еще слабый взгляд, обрати умственное око на тот путь, где оно благосклонно явилось