Антология средневековой мысли. Том 1 - [206]
В то же время говорят, что универсалии являются субстанциями для единичностей; к ним следует обращаться ради причины познания и природы отдельных вещей: ведь наличие универсального в единичностях очевидно, и, следовательно, и подчиненное без стоящего над ним не может ни существовать, ни быть познанным. Ведь человека нет, если нет животного. Но человек и не мыслится так, чтобы вместе с ним не мыслилось животное, потому что человек есть таковое животное. Так человек находится в Платоне, поскольку Платон и является человеком, и мыслится таковым, или как вот этот человек. К тому же, чтобы был человек, нужно, чтобы было животное, а не наоборот, что животное не может быть или мыслиться, если не мыслится или не существует человек: ведь в понятии человека присутствует животное, но в понятии животного нет человека. Потому что подобное требует подобного, но не востребуется подобным ни для его сущности, ни для его познания: поэтому говорят, что животное — субстанциальное свойство для человека. То же касается и единичных вещей, которые нуждаются в родах и видах, но никоим образом роды и виды не нуждаются в индивидах. Ведь отдельная вещь не обладала бы субстанцией, и не была бы познана, если не было бы вида или рода, то есть если бы она не существовала или не была бы известна как та или другая. Однако говорят и то, что универсалии — вещи, и что они в большинстве случаев существуют просто, но вследствие этого не следует видеть в универсалиях колоссов, или прозрачность духов, или отдельных от единичностей сущностей. Ведь и то, что подлежит утверждению или отрицанию называют вещами, и чаще всего говорят, что «истинное» существует, но, тем не менее, это не относят к субстанциям или акциденциям, и оно не принимает имени Творца или творения. Поэтому, как говорит достопочтенный епископ андеговоров[505]: «на форуме различных наук должна быть любезность в обмене друг с другом мнениями», ведь свобода расцветает на форуме философов, и слова там используются по благодати (distrahuntur ad gratiam). Итак, считается, что универсалии существуют, или даже полагают, что они существуют как вещи, если это угодно настаивающим, тем не менее из-за этого было бы неверно умножать или измельчать число вещей через то, что в числе вещей не находится. Если кто, напротив, рассматривает универсалии отдельно, он, конечно, обнаружит, что они подлежат числу, но число единичностей не увеличивается из-за него. Так ведь головы не входят в число коллегий или тел, или тела не входят в число голов, также и универсальное не увеличивает путем прибавления число единичного и единичности не входят в числе универсалий: ведь число охватывает не более того, что к нему относится и что природа выделяет в отдельных родах вещей. Универсалии же есть ни что иное, как то, что обнаруживается в единичностях. Хотя общее исследуется отдельно от много, но в конце концов никто своими руками ничего не изобрел, поскольку отдельно от единичностей ничего нет, если только так, как — истинное, либо обозначения составных высказываний подобны [вещам]. И пусть не смущает то, что единичное и телесное служит содержанием универсального и бестелесного, потому что действия всякого разума, как говорит Августин, бестелесны и недоступны ощущению, хотя то, что происходит, и действие, как оно происходит, в большинстве случаев воспринимаемо чувствами. Следовательно, универсалии есть то, без сомнения, что ум мыслит безотносительно, и что он равно распространяет на множество единичностей, что обозначает звук в общем и что истинно для многих. Но, конечно, то, что мыслится и обозначается, следует объяснять доступнее, чтобы ни в коем случае не перейти к бесцельному рассуждению и тонкостям искусства грамматики, которая по своей природе не допускает, чтобы были бесконечными доказывающие речи, если только нет основания для свободы толкования; и она не позволяет относительным обозначениям быть неясными, чтобы не спутывался их смысл либо в определении индивидуальной вещи, либо ее действия, либо действия другого. Ведь речь, которая обозначает вещь, относительна, так как слово или размышление исходит из вещи. Следовательно, когда говорят, что тот, кто знает добро и добросовестно упражняется в нем, мудр и счастлив, конечно же, тот и то — утверждения относительные, даже если они точно не описывают личность, они удерживаются актом познания благодаря этому ограничению от своего рода бесконечности. Но необходимо, чтобы в утверждении подразумевался кто-либо единый, который и добро познал, и упражняется в нем, и, вследствие этого, счастлив.
