Антология средневековой мысли. Том 1 - [156]

quoest. Благодаря идее сингулярности уточняется проблема именования, или номинации вещи, обосновывается введение (порождение) абстрактных, идеальных объектов знания в любой вид знания, что полностью соответствует принципу перестановки, или перевода. Введение идеи сингулярности позволяет Гильберту уточнить Боэциево определение личности как индивидуальной субстанции разумной природы. Возможность трансумпции естественного знания в теологическое показывает, каким образом различаются Божественные Персоны. Из рассуждений Гильберта об эквивокации очевидно, что в естественном знании один и тот же ряд имен (существительных или прилагательных) может быть отнесен к одной вещи или к разным вещам. В первом случае это повтор, во втором — исчисление. Одни и те же имена могут употребляться для перечисления разных вещей (трижды повторенное слово «человек» используется для перечисления троих людей), а разные имена — для обозначения одного человека (Марк и Туллий — разные имена Цицерона). На этом основании выделяются четыре способа денотирования имен: 1) они могут перечислять иquoest, иquodest; 2) они могут повторятьquoest иquodest (одна и та же вещь может по-разному называться: книга, том, фолиант); 3) они могут повторятьquodest и перечислятьquoest («разумное животное» можно сказать об одном и том же человеке, хотя он «разумен» по причине «разумности», а «животное» по причине «животности»); 4) они могут перечислятьquodest и повторятьquoest. (что связано с анализом части: слова «разумное разумное» есть перечень двух дистинкцийquoest — человека и его душу, но одновременно это повтор сингулярногоquoest,no которому человек и его душа разумны).

Эти способы повтора и перечисления, по Гильберту, могут быть применены в теологии, которой не соответствуют первые три способа, но подходит четвертый. Слова «Бог, Бог, Бог», прилагаясь к Отцу, Сыну и Святому Духу, одновременно перечисляют Персоны Троицы, Которые все — Бог, и повторяют то, благодаря чему Они — Единый Бог[342]. Ключевой для понимания «персоны» является идея сингулярности. В отличие от Боэция Гильберт не отождествляет сингулярное и индивидное, а представляет индивидное как предельный случай сингулярною. Для него нечто одно по числу не тождественно неделимости, а быть индивидом — это и значит быть неделимым. Сингулярное же у Гильберта и индивидно, и дивидно. Более того, сингулярно каждоеquoest как порождающее ядро дляquodest, но индивидно только то, в чем полностью тождественныquoest иquodest. При учете этого Гильберт определяет персону как субстанцию сингулярную и, соответственно, индивидуальную, поскольку сингулярен каждый индивид, и как разумную, не являющуюся частью чего-либо. «Кажется, — пишет Гильберт, — что персоной является человеческая душа», поскольку она — субстанция, она разумна и индивид на. Тем не менее невозможно почитать ее личностью, поскольку она — часть человека, а «персона не может быть частью персоны»[343]. Чтобы прекратить эту, как говорит Гильберт, «битву словесных смыслов», при определении персоны нужно исследовать условия, при которых устанавливается делимость или неделимостьquoest. Человеческая персона сингулярна, при несовпадении ееquodest иquoest множество ее статусов стремится к ее порождающему основанию. Персоны Троицы, также будучи ее статусами, отличны друг от друга, но ни одна из них — не часть некоего целого, но каждая есть все целое, то есть индивидное, благодаря одному и тому жеquoest — Божественности. Так что Божественность вряд ли можно было считать четвертым лицом Троицы.

С. С. Неретина

Комментарий к трактату Боэция «Против Евтихия и Нестория» [344]

«О ПРИРОДЕ»

(1) Итак, «природой» и т. д.[345]

Так как имя «природа» было уже исследовано, [Боэций] и определяет сперва природу, а затем персону. Это, по меньшей мере, правильно, ибо, по [мнению] философов, природа (naturae) суть бытие всего природного, а потому и всех персон, которые есть нечто от природы. А любое бытие уже потому, что оно есть (quod est), no природе существует «прежде» [чего-либо другого].

(2) Очевидно, здесь нужно вспомнить, что об этом говорил Марк Туллий [Цицерон]: Природу саму по себе трудно определить. Легче перечислить те ее части, которые мы воспринимаем по недостатку [охватить целое][346]. Это он правильно сказал. Ведь «природа» — имя до такой степени многосмысленное, что им — по разным и разнородным поводам — называются не только вещи многообразные, но и имеющие разные значения. Ведь философы, и этики[347] и теологи употребляют это имя многообразными способами.

(3) PI потому Боэций в этом месте не определяет саму природу в целом, но исчисляет те ее части, которые, как кажется, относятся к ее основополаганию, говоря: Итак, природой можно назвать или только тела, или только субстанции, то есть [субстанции] телесные и бестелесные, и все вещи, которые каким-либо образом существуют.

(4) Под субстанциями он в данном месте предпочитает понимать то, что субсистирует, а не то, благодаря чему (quibus) происходит субсидирование[348]. Под вещами, которые, как сказано, каким-либо образом существуют,