Антология современной уральской прозы - [98]

Какая-то дурная бесконечность, повторяемость. Я вспомнила: «Народу много. Бога нет». Как там Бог был ни при чем, так и на панель она не собиралась, а приёмы юмора, однажды отлитые в форму эпатажа, так и остались...

(Н. Г., 1992 г.)

— А помните, господа, деканша всегда давала Римме аудиторию пыток? В юридическом корпусе? Там на стенах плакаты, а на них людей распиливают, сжигают, подвешивают... И мы в этом окружении крови должны были о слезе ребенка у Достоевского... рассуждать...

(Царёв, 1980 г.)

— Как я вылетела из лаборантов? Очень примитивно. Деканша пальцем провела по стенду «Ленинианы» — пыль-с... А я уже все кандидатские сдала... Но Римма-то всё равно уже не была заведующей. Так что бедной Тане все были жребии равны.

(Грёзка, 1980 г.)

— Меня не выгнали, я сам ушел. Один раз спрашиваю Римму Викторовну: «Что-то вы часто нынче в деканат забегаете?» «А я уже два месяца как декан!» Всё, я решил, что пора... И правильно сделал... Уже через полгода она кулаком стучала по столу на Гемпель! За какой-то пустяк... Демократка Римма!..

(Царёв, 1980 г.)

— Глупые вы, ребята! Римма была вполне приличным деканом, просто от неё не ждали и этого... строгостей никаких не ждали. Но, скажем, травить она никого не травила — по приказу. Как старая деканша.

(Сон-Обломов, 1980 г.)

— Ночью не спала — думала, почему разрушительна энергетика мести? Вот Капа мстила Бобу два года — наконец женила его на Евке. И что? Сама стала серее серого... Ну, понимаю, когда человек время тратит на месть, это работа со знаком минус, потому что он свою душу за это время не строит! А во-вторых?..

(Н. Г., 1992 г.)

— Зла ведь нет, есть отсутствие добра. Она не зло делала! Она добра в это время не делала для себя, не растила себя...

(Грёзка, 1992 г.)

— Я с Галей Гринблат живу по соседству. У неё собака, и часто она заходит за мной, мы вместе прогуливаем её собаку. Причем пятно на боку у собаки — формы карты СССР: ходячая карта такая. А теперь Советский Союз развалился, и всё это выглядит грустно: когда Чейли к прохожим подбегает, словно спрашивает: «Куда мне теперь?» — все на нас смотрят. А раньше не смотрели, и мы мирно беседовали. Муж у Гали — еврей, а мы в юности не думали об этом, для нас же национальностей не существовало. А она и не могла за Царёва, за русского, выйти. У неё тоже принципы...

(Н. Г.,1992 г.)

— На выпускном Капа вдруг говорит Бобу: «Видела на днях Лариску с Димочкой — он вылитый ты!» Боб голову повесил, а Капа захохотала: «В суп?» Она любила напоминать, что Боб похож на петуха, пойманного хозяином для супа. Сидит петушок в корзинке и голову повесил: в суп. А кругом солнышко, курочки, он встряхнулся, закукарекал, но вспомнил: в суп... Хозяин, ловивший Боба в суп, оказывался то Лариской, то КГБ, то Евкой, но каждый раз Боб встряхнётся: солнышко, курочки... закукарекает...

(Сон-Обломов, 1992 г.)

— Ну и зачем она его раздразнила? Римма говорила речь, и сразу после её последних слов: «Будьте в первую очередь хорошими людьми!» — Боб вскочил:

— Тут все преподаватели говорили, что мы самые-самые, а вот на будущий год на выпускном они то же самое и другим выпускникам... И я призываю вас, друзья мои, не верить всем этим словам наших старших товарищей...

Что тут началось: кто-то утверждал, что какой палец на руке ни обрежь — все родные, все жаль... Кто-то громко заметил Бобу, что так и не облагородила его филология...

— Идите вы со своей хренологией знаете куда!..

— Чисто русская картина: папироса в салате, — сказал Бобу спокойно муж Риммы, и началось прежнее веселье...

(Грёзка, 1992 г.)

— А зря мы Римме верили: она нас всех предала и свои идеи предала! Потом говорила, что Солженицын всех их подвёл. Да кто она такая, чтоб Солженицын её подводил...

(Царёв, 1992 г.)

— Но храм разрушенный — всё храм, но Бог поверженный — всё Бог... Кстати, где она была во время путча? В отпуске? Вот и хорошо. Я так бы не хотела, чтоб Римме пришлось ещё раз себя скомпрометировать. Жизнь столько раз её испытывала.

— Нет, жизнь подсовывала ей случаи возвысить себя устойчивостью.

— Ну, раз она выстояла, два, а потом сломалась... А жизнь всё нагло подсовывает и подсовывает ей случаи.

— Просто жизнь оптимистичнее нас: она всё верит, что человек станет лучше...

(Разговор после победы над путчистами)

— Царёв женился, когда борьбу со вторым подбородком он уже проиграл. Но зато тут же объявил войну третьему подбородку. Его невеста Флюра была копия Гали Гринблат, только отличалась от неё, как негатив отличается от фотографии. Впрочем, возможно, белый цвет волос был это... от краски. Боб пришел простуженный, а Флюра интимно положила ему руку на мочевыводящие пути:

— Ингаляцию нужно: соду, кипяток...

— А ингаляцию из дыхания юных дев? — привычно завёлся Боб.

— Игорь не приехал, он вчера защитился, — завистливо сообщал всем гостям Царёв.

— От чего защитился?

— От жизни. Щитом таким. В виде кандидатской...

Я для чего это рассказываю? Жена Царёва, не Пенелопа, так сказать, в коридоре шепчет Бобу потом: «Мы с тобой Евке изменим так годика через два?» А он ей: «Это моя мечта, но... Царёв — мой друг, дружбе-то я не могу изменить!» Потом, когда Флюра ко мне свои губы протянула с тем же предложением измены, я уж урок Боба получил, повторил...