Антология современной швейцарской драматургии - [95]
Скобки открываются. Мокрый как пес. Скобки закрываются.
АЛЬБЕРТИНА. Он цепляется за скалы. (Джакумберту.) Ты уже не помнишь своих троп. Они вдруг стали тебе чужими. Боль подкралась и схватила его, глаза туманятся от боли. Раненая душа пожирает Джакумберта. Побелевшими пальцами он цепляется за камни. Уцепиться хоть за что-то, пусть за камни. Господи! Его душа — разорванная паутина.
ДЖАКУМБЕРТ. Иногда от Альбертины пахло шафраном, и ноги у нее были невероятно длинные, и становились все длиннее и длиннее, когда она обвивалась вокруг меня. Когда она шептала мне на ухо, язык журчал, как журчит долина. У нее в языке было колечко, пирсинг. Белая, почти прозрачная кожа горчила. А ее испарения цвета ржавчины сетью опутывали мое тело. Она лежала, распростертая на грязной простыне, и желтая солома на ее коже была клейкой и щекотной. Но Альбертина не ощущала соломы, она ощущала только то, что хотела, и громко всасывала наш запах смешанного пота, словно морщила нос.
Потом наступает утро. Овцы просыпаются одна за другой и выстраиваются в бесконечную очередь. Идут, идут, идут, идут.
Больше всего Альбертина любила белые платья. Надо же, белые, здесь, наверху, в Альпах.
Кто она, Альбертина? Ведьма? Святая? Шлюха? Не понимаю я ее. Она — целый лабиринт вроде Галиньеры. Бездорожье, путаница, чащоба. Кто ты такая, Альбертина?
АЛЬБЕРТИНА. Я туман, Джакумберт. А твое дело дрянь.
Ты знаешь, кто ты? Ты еще на тропе? Ничего-то ты не знаешь. Нынче действуют другие законы, чем у тебя в мозгах. Нынче действуют мои законы. Ты не видишь даже своих башмаков. Больше всего тебе хотелось бы погрузиться в меня, спрятаться в моем таинственном чреве. Надеешься найти во мне все, что заставит тебя очухаться.
Иди на запах, пусти пса вперед.
Во втором рождении я хотела бы быть мужчиной.
ДЖАКУМБЕРТ. Во втором рождении я хотел бы быть псом.
Короткая пауза.
МУЗЫКАНТ. Странно.
ДЖАКУМБЕРТ. Мунг, убирайся в свою яму и молчи! Ну что ты вечно брюзжишь и огрызаешься? Деревенских не интересует, что ты вытворяешь здесь, наверху. И что твоя подстилка имеет ширину всего метр шестьдесят. Плевать они хотели на то, продержится ли снег до конца лета, а насчет мостков и не заикайся. Двигай в обход, дурень, ты же умеешь бегать. Самый длинный путь, который способно проделать деревенское начальство, — это крестный ход со святым Модестом.
Мостки? Зачем? Двигай в обход, олух!
Разве Джакумберт — Мунг?
В моих Альпах нет настоящей хижины, нет ничего. Вертолет доставляет сюда Джакумберта со всеми пожитками. Пилот качает головой. Слишком круто. Где тут приземлиться? Фуражка съехала на затылок, солнечные очки ищут место посадки. Ничего. Наконец вертолет с воем зависает в полуметре от земли, и Джакумберт может очень-очень осторожно высадиться. Прощай, вертолет.
Мунг находит ровную площадку, вытаскивает мокрую солому на солнце, вкатывает в старую конуру газовые баллоны, затягивает дырявые окна куском пластика, оборудует свою пещеру, выгребает из-под кровати мусор, скопившийся за тридцать лет. Член церковного совета Кнорриг считает так: «Эта хижина там, наверху, не так уж и плоха. Я двадцать лет не поднимался в горы, но это наверняка вполне пристойная альпийская хижина. Она и раньше была пристойной». Так что Джакумберт изображает Мунга, играет сурка для тех, кто не знает, что такое Мунг. Он моется как Мунг, причесывает волосы как Мунг — и спит с… Не ваше дело — с кем он спит. И пес играет Мунга, как и Джакумберт, и скотина пасется на крутых склонах, все выше и выше.
А Мунг глядит, как овцы идут и идут, и жрут, и испражняются, и блеют, и поднимаются вверх и (перевалив через Фуортгу) движутся на Трутг да Кавалис. Словно длинный шнур тянется к утесу Штейнеманн, обвивает его и (перевалив через Фил-Лиунг) спускается ниже в поисках новых, еще более прекрасных пастбищ.
«Идите к черту!» — кричит Мунг, и они идут, щиплют траву, жуют, испражняются, блеют, брюзжат. Как члены церковного совета.
АЛЬБЕРТИНА. Джакумберт, ты задремал? Кемаришь, сидя за столом, Джакумберт?
И впрямь, что тебе делать в постели? Постель твоя в этой чертовой хижине слишком коротка. Ты живешь хуже своего пса, который давно уже спит. Разве что иногда моргает одним глазом, чтобы поглядеть, не погасил ли ты лампу.
И вот на Джакумберта навалилась осень. Он не любил осень. Говорил, что она пестрая, как джокер на карте таро. И что осенью бурные ручьи становятся похожими на жалкие сточные желоба. Он не понимал этого и не желал понимать.
Снизу доносится громкий крик. Джакумберт вскакивает со своей соломы. Крестьянка машет платком.
КРЕСТЬЯНКА. Эй, Джакумберт! Завтра спуск! Когда спустишься, я угощу тебя колбасками. Любишь колбаски? Ясное дело, любишь.
АЛЬБЕРТИНА. Из-за этого он ненавидел осень. Потому что трусил. Боялся снова спускаться в долину.
Альбертина поет панк-польку.
УДК 821.112.2ББК 84(4Шва) В42Книга издана при поддержке Швейцарского фонда культурыPRO HELVETIAВидмер У.Любовник моей матери: Роман / Урс Видмер; Пер. с нем. О. Асписовой. — М.: Текст, 2004. — 158 с.ISBN 5-7516-0406-7Впервые в России выходит книга Урса Видмера (р. 1938), которого критика называет преемником традиций Ф. Дюрренматта и М. Фриша и причисляет к самым ярким современным швейцарским авторам. Это история безоглядной и безответной любви женщины к знаменитому музыканту, рассказанная ее сыном с подчеркнутой отстраненностью, почти равнодушием, что делает трагедию еще пронзительней.Роман «Любовник моей матери» — это история немой всепоглощающей страсти, которую на протяжении всей жизни испытывает женщина к человеку, холодному до жестокости и равнодушному ко всему, кроме музыки.
Вслед за двумя автобиографическими романами «Любовник моей матери» и «Дневник моего отца» известный швейцарский писатель Урс Видмер сочинил новую книгу — «Жизнь гнома», в которой рассказывает о своем детстве. Главный герой — любимая игрушка автора, гном, который приносит удачу и охраняет своего маленького хозяина от всяческих бед.
Брат главного героя кончает с собой. Размышляя о причинах случившегося, оставшийся жить пытается понять этот выбор, характер и жизнь брата, пытаясь найти, среди прочего, разгадку тайны в его скаутском имени — Коала, что уводит повествование во времена колонизации Австралии, к истории отношений человека и зверя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На двенадцатый день рождения герой книги Карл получает в подарок книгу с чистыми страницами, куда он должен день за днем записывать историю своей жизни, которую после его смерти, согласно традиции, прочтет сын. Но случилось так, что книга пропала, и сын заново, во второй раз, пишет жизнеописание отца, человека незаурядного, страстного любителя книг. Его духовный мир неразрывно связан с творчеством Вийона, Стендаля, Дидро и других выдающихся французских литераторов прошлого, а в реальной жизни он — член группы художников-авангардистов, пламенных антифашистов.
Семейный микрокосмос глазами дочери, которая в день свадьбы кончает с собой. Она возвращается как дух, чтобы понять причины своего жизненного фиаско.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.
Во 2-й том Антологии вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX — начале XXI века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1970–2006 годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.