Антология современной французской драматургии. Том II - [12]
>, мертвенно-бледная, дрожащая, распрямляется.
ЖЕНЩИНА. Прошу тебя! Прошу тебя!
МУЖЧИНА. Я задыхаюсь! Я задыхаюсь… (Задыхается. Дышит. Пытается успокоить дыхание. Он в гневе.)
И ничего другого. Ничего между моими тяжелыми вздохами, ничего между моими словами, ничего, ничего…
>Пауза.
Не надо нервничать, правда, не надо.
Сделайте еще раз для меня рискованный прыжок по ходу смысла истории, товарищи с раздвоенными-казенными-языками! Безопасный двойной прыжок с кувырком по ходу смысла истории!
Одна и та же история — ваша история.
Вот и все.
А я должен сознаться во всем: мне удалось купить на черном рынке новые туфли, но без желтых носов.
Это только Маяковский любил желтые носы…
От этого он и умер, даже он…
>Пауза.
>Успокаивается.
Ну, приятного аппетита, товарищи. Осталось еще много хлеба и воды, капусты и рыбы. Угощайтесь! Пожалуйста!
>Пауза.
>Он совершенно успокоился. Тоном рассказчика.
Двое. Один молодой, а другой менее молодой. Расселись, словно гости в кухне за столом. Разговаривают. Один из них говорит — постарше, — тот, кто постарше, всегда говорит: «Зачем давать столько вещей?
Не надо…
Вас скоро выпустят», — таким сладким-сладким голосом, даже не приторным и вовсе не неприятным, нет. Действительно сладким.
>Пауза.
В первый раз их много пришло, помнишь?
Очень впечатляюще, точно настоящее развертывание революционных сил.
Теперь же они непринужденно скользили между воздухом и землей, между столом и стульями; слегка касаясь, танцевали в общем что-то очень легкое: сущие ангелы, я тебе говорю. Добрые друзья смерти.
>Пауза.
Здесь они вовсе не хотят ничего нарушать. Они просто хотят, чтобы были соблюдены все нормы плана.
Нормы плана.
Плана.
>Молчание.
>Женщина снова садится за стол, держа голову руками.
>Мужчина разрывает лист бумаги.
>Подходит к Женщине. Гладит ей волосы.
Однажды я напишу комедию.
>Пауза.
Да-да, комедию.
>Темнота.
>Женщина одна, снова сидит перед гримировочным столиком. Снимает грим. Повсюду разбросаны газеты, здесь же простыня, книга, столовые приборы.
ЖЕНЩИНА. Он никогда не напишет комедии.
>Пауза.
Комедии.
>Пауза.
Впрочем, ему не очень-то нравилось смотреть комедии в театре.
>Пауза.
Ну и что.
>Пауза.
Ничего. (Поворачивается. Рассеянно смотрит в сторону авансцены).
Не правда ли?
>Темнота.
>На авансцене параллельно рампе в длину стоит стол. На нем белая простыня, словно саван.
>Под простыней лежит тело Мужчины. Женщина приносит цветочные лепестки, разбрасывает их на тело /саван Осипа/ Мужчины.
>Женщина находится на одной линии со столом, она стоит в профиль к публике.
>Потом Женщина садится на табурет.
>Декламирует. Сначала это речитатив.
>Музыка. Но очень слабая, она звучит из плохого кассетного магнитофона, который женщина может, например, держать в руке.
>Или же магнитофон может стоять на столе.
ЖЕНЩИНА. Не ищите. Здесь никого нет.
Под последним слоем земли — пустота.
Его накрыл саван ветра; саван — ветер.
>Пауза.
Кто-то задыхается, это он.
Тенистая память слов. Ничего больше.
Споры и крики, песни и смех на берегу Днепра в первый раз, когда он…
>Пауза.
Кажется, она хочет выйти; возвращается.
На одном дыхании.
И я ничего не высекла на стеле.
И не было стелы, где можно было бы высечь его имя, И не было места, чтобы высечь его имя, и не было времени.
Ничего, кроме слов, пляшущих в воздухе, кроме слов, подобных детским словам для кенотафа.
>Пауза.
>Она резко срывает простыню.
>Появляется Мужчина, встает, садится на стол, у него опущены плечи; трясет головой.
МУЖЧИНА. Нет.
ЖЕНЩИНА. Почему?
МУЖЧИНА. Это смешно.
ЖЕНЩИНА. Нет.
>Пауза.
МУЖЧИНА. Я сказал себе, что умер; я сказал себе, что у меня будет камень с высеченным на нем именем; я буду ему завидовать.
>Пауза.
Как можно завидовать тому, кто сгнил в общей могиле?
>Пауза.
В общей могиле, из-за того что болтал?
ЖЕНЩИНА. Когда?
МУЖЧИНА. Сама знаешь когда.
ЖЕНЩИНА. Где?
МУЖЧИНА. Это тоже ты прекрасно знаешь. Теперь.
ЖЕНЩИНА. Но я хочу, чтобы ты повторил.
Чтобы ты это повторил.
МУЖЧИНА. В пересыльном лагере, в 1938 году, в Восточной Сибири.
ЖЕНЩИНА. Значит, это была не просто болтовня.
>Темнота.
>Ничего не изменилось.
>Они не сдвинулись с места.
>Мужчина молчит. Ни одного движения. Очень важно, чтобы мужчина молчал. Не произносил ни звука.
ЖЕНЩИНА. Вот приказ. Вот ветер вздоха. Но я прожила долго.
Это древний голос, как я помню. Но я прожила долго. Вот единственный приказ — вспоминать. Но мне хорошо.
Хорошо.
Повторяю: я жила для того, чтобы вспоминать. Признаюсь.
Разве это сложно — вспоминать, долго; это сложно, просто, тренировать свою память, чтобы вспоминать.
Долго.
В зверином мире.
>Темнота.
>На авансцене снова стол. Но на этот раз он стоит на попа. Вертикаль. Черная.
>Перед ним на полу валяется смятая в шарообразный ком простыня.
>Мужчина снова сидит на табурете на авансцене, низко опустив голову — на левом крае сцены.
>Женщина снова перед столиком в гримерной, в самой глубине сцены, она совершает те же действия, что в начале пьесы.
МУЖЧИНА. Там было что-то. За дверью. Это задержало меня в самый последний момент.
>Пауза.
Мысль. (Он поднимает руку со сжатым кулаком — медленно, снова.)
Не знаю. (Опускает руку.)
Больше ничего.
>Пауза.
ЖЕНЩИНА. История о щах. Ты говорил — «мысль о щах».
МУЖЧИНА. Вот именно: о щах. Неважно что. Любая мысль.
Сказать, что роман французского писателя Жоржа Перека (1936–1982) – шутника и фантазера, философа и интеллектуала – «Исчезновение» необычен, значит – не сказать ничего. Роман этот представляет собой повествование исключительной специфичности, сложности и вместе с тем простоты. В нем на фоне глобальной судьбоносной пропажи двигаются, ведомые на тонких ниточках сюжета, персонажи, совершаются загадочные преступления, похищения, вершится месть… В нем гармонично переплелись и детективная интрига, составляющая магистральную линию романа, и несколько авантюрных ответвлений, саги, легенды, предания, пародия, стихотворство, черный юмор, интеллектуальные изыски, философские отступления и, наконец, откровенное надувательство.
На первый взгляд, тема книги — наивная инвентаризация обживаемых нами территорий. Но виртуозный стилист и экспериментатор Жорж Перек (1936–1982) предстает в ней не столько пытливым социологом, сколько лукавым философом, под стать Алисе из Страны Чудес, а еще — озадачивающим антропологом: меняя точки зрения и ракурсы, тревожа восприятие, он предлагает переосмысливать и, очеловечивая, переделывать пространства. Этот текст органично вписывается в глобальную стратегию трансформации, наряду с такими программными произведениями XX века, как «Слова и вещи» Мишеля Фуко, «Система вещей» Жана Бодрийяра и «Общество зрелищ» Г.-Э. Дебора.
Третье по счету произведение знаменитого французского писателя Жоржа Перека (1936–1982), «Человек, который спит», было опубликовано накануне революционных событий 1968 года во Франции. Причудливая хроника отторжения внешнего мира и медленного погружения в полное отрешение, скрупулезное описание постепенного ухода от людей и вещей в зону «риторических мест безразличия» может восприниматься как программный манифест целого поколения, протестующего против идеалов общества потребления, и как автобиографическое осмысление личного утопического проекта.
рассказывает о людях и обществе шестидесятых годов, о французах середины нашего века, даже тогда, когда касаются вечных проблем бытия. Художник-реалист Перек говорит о несовместимости собственнического общества, точнее, его современной модификации - потребительского общества - и подлинной человечности, поражаемой и деформируемой в самых глубоких, самых интимных своих проявлениях.
Рукопись романа долгое время считалась утраченной. Через тридцать лет после смерти автора ее публикация дает возможность охватить во всей полноте многогранное творчество одного из самых значительных писателей XX века. Первый законченный роман и предвосхищает, и по-новому освещает всё, что написано Переком впоследствии. Основная коллизия разворачивается в жанре психологического детектива: виртуозный ремесленник возмечтал стать истинным творцом, победить время, переписать историю. Процесс освобождения от этой навязчивой идеи становится сюжетом романа.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
В сборник вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1960—1980-х годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.