Антология современной британской драматургии - [135]

А когда возвращаешься, опять появляется Нейтан. Нейтан, который был влюблен в тебя в школе. Нейтан, который женился на инструкторе по фитнесу, но потерял ее в железнодорожной катастрофе. Нейтан, который тебя все время любил.

Вы сидите с ним в суши-барах, в театрах и такси, и он держит тебя за руку, и он трогает тебя за коленку, и все время говорит, какая ты необыкновенная, но ты этого не слышишь.

И ты берешь у Нейтана в рот. Ты берешь в рот его толстый красивый член и заводишь все глубже, глубже, пока не начинаешь давиться, потому что ты знаешь, если начать давиться, можно что-то почувствовать. Но ты ничего не чувствуешь.

И ты умоляешь Нейтана стукнуть тебя по голове. Ты даешь ему палку и говоришь: ну давай же, давай, ударь меня. Но он любит тебя так нежно, и он убегает в ночь, так уходит от тебя Нейтан.

Ты ошиваешься на вокзале, даешь тинейджерам в сортирах и закоулках — ищешь запах, который отобьет запах Мохаммеда.

(Это на грани, да? Это, блядь — это, блядь, реально на грани. Как ты считаешь? Что ты об этом думаешь? Скажи что-нибудь. Просто чтобы я представлял, так ли я…

Я уж перед тобой и так, и сяк, а ты.

Ну, ты даешь. Ты даешь. Наслаждайся своей властью. Я бы на твоем месте тоже. Была бы у меня такая власть, я бы тоже ею наслаждался.

Ах ты сука, сука. Я тебя обожаю, сука ты этакая. Снимаю шляпу.

Нет стой стой стой. Стой. Дослушай до конца. Дослушай до конца или я…

Спасибо.)

Бар. Бар с телевизором. Сраный привокзальный бар с проститутками и алкашами, и ты вдруг видишь Мохаммеда на экране. Их тайно вывезли из тюрьмы. Видно плохо — просто какая-то серая тень движется по экрану. Но ты сразу чувствуешь. Человек, которого волокут за волосы через весь экран, так что волосы вот-вот оторвутся от черепа, — твой любимый. Ты видишь, как тюремщица прикладывает ему электроды к яйцам, ты видишь его лицо, исполненное достоинства, ты видишь, как ржут и улюлюкают охранники, ты видишь, как ему плюют в глаза, ты видишь его тело, танцующее под током, когда электроды прижигают ему мошонку, которую ты так часто ласкала по ночам.

В этот вечер ты сидишь в своей шикарной квартире в стиле студия, и эти кадры опять и опять прокручивают в новостях, и ты слушаешь политиков, экспертов, юристов и знаменитостей, пытающихся как-то объяснить происходящее, и каждый раз это новая версия, и каждый раз к мошонке Мохаммеда прикладывают электроды, плевок летит ему в лицо, гогот и ржанье, а потом его тело танцует под током.

И подобно тому как твой любовник вздрагивает под током, ты вздрагиваешь от внезапного прозрения. Ты века-киваешь со стула, бросаешь полотенце на пол, ты поворачиваешься обнаженным телом к экрану и вскрикиваешь:

Держись. Держись. Потому что я спасу тебя — любимый.

И камера отъезжает от тебя вверх вверх вверх, как будто бога, небо, высшие силы слышат и одобряют тебя.

Монтажный кусок. Ты на тренировках. Мужской боксерский клуб, где ты качаешься до изнеможения. Озеро с ледяной водой, где ты часами плаваешь на рассвете, когда даже утки еще не проснулись. Тибетский монастырь, где тебя учат дышать, бить, рубить. Горный аул, ты с Калашниковым наперевес готовишься стрелять по взлетающим в небо мишеням.

И по мере того, как сменяются кадры, мы обнаруживаем, что Эми на них уже нет. Она исчезла. Эми — чья жизнь состояла из кофе, самолетов и тоски, Эми — постоянно искавшая идеальную диету, идеального мужчину и психоаналитика, которому можно доверять, — эта Эми как будто сбросила кожу, и под ней оказалась Эми, состоящая из мускулов, воли и силы.

Ты — герой. Рядом с тобой мы — ничто. Рядом с тобой мы — о спасительница, о спасительница, о спасительница.

Если б только ты могла спасти меня, если бы только — эта история была… в ней есть внутренняя правда, в этой ист… но… мы как раз и хотим…

Нет. Ты права. Это, блять, тупо. И я, блять, тупой. Чушь какая-то. Что это за…? Что это за история? Что это за… больше трех миллионов за уик-энд не собрать. Что это такое? Говно.

Значит, тебе не… ты не…

Я вызову машину…

(В телефон.) Машину для… да, да… на наш счет.

Спасибо. Спасибо. Спасибо.

Послушай…

Осталось совсем… ладно?

Последняя ночь в твоей шикарной квартире в стиле студия, где когда-то была скотобойня. И ты в своей шикарной квартире берешь с пола коврик Мохаммеда, и ты благословляешь его, и кладешь его в рюкзак, и берешь нож Мохаммеда, и целуешь лезвие, и ты вешаешь его на перевязь к другому оружию.

И следующий кадр —

Буум! Дверь в коридор сносит взрывом, и входишь ты — фурия в камуфляже.

«Где он? Где он?» — орешь ты охраннику-кубинцу, отшвыривая его к стене.

«Отвечай, твою мать, где?»

И твой кулак — бум, бум, бум — кубинцу по черепу.

«Я иду к тебе», — кричишь ты, прорываясь через охрану, бегущую навстречу. Твои пули настигают их, вмазывают в стену, и вот уже реки крови текут по коридорам тюрьмы Дяди Сэма.

Мохаммед! Мохаммед! Мохаммед!

Бум! Ты распахиваешь дверь первой камеры. Щурясь от света, танцуя от радости и благодаря Аллаха, оттуда высыпают мужчины и женщины в тюремных робах.

Но его нет. Так много лиц — но нет среди них твоего любимого.

Ты распахиваешь вторую дверь, третью, четвертую — они заполняют коридоры тюрьмы, великий карнавал заключенных.