Антология современной британской драматургии - [130]

Константин Романовский, Оксана Ромина, Елена Хрулева, Анна Шульгат

Copyright © 2004, Leo Butler

Марк Равенхилл ПРОДУКТ

Офис. Кинопродюсер Джеймс и актриса Оливия.

ДЖЕЙМС.

Значит, нож.

Ты видишь нож, и глаза твои округляются.

Он вытаскивает его из-под… нож появляется из-под… на нем такая… м-м-м… рубаха до полу.

Высокий такой парень, он высокий такой, смуглый парень и —

И тут он берет нож, он берет нож, и он вспарывает этим ножом целлофановую обертку на круассане, и кладет круассан в рот, и кладет нож в этот, ну как его… веревочный кармашек впереди стоящего кресла.

Тебе хочется кричать, — ты сейчас закричишь:

У него нож. У этого высокого смуглого парня нож.

Но что-то — тебя удерживает. Ты принимаешь решение в сотые доли секунды, и ты не кричишь. Ты видишь в проходе загорелых, светловолосых и откровенно женоподобных стюардов, и ты не кричишь.

Почему? Почему? Почему? Потому что…

Давай поймем, кто она такая, давай? Давай потихонечку разбираться, кто такая Эми.

«Простите, — говоришь ты высокому смуглому парню, — это мое место». Ты с детства сидишь у окна, и он встает, чтобы тебя пропустить, и ты открываешь багажный отсек, расположенный над сиденьями, — а багаж у тебя весь от Гуччи, Гуччи снаружи, Гуччи внутри, это будет великолепно смотреться, ты открываешь багажный отсек и видишь…

Коврик. Маленький восточный аккуратно свернутый коврик.

Ты — крупным планом. Удивление, ужасное предчувствие, не знаю, я просто хочу… просто сыграй это.

Это ваше?

Да.

Вы занимаетесь йогой?

Нет. Это молельный коврик. Я на нем молюсь.

О!

И ты сидишь, и ты… ты смотришь в окно, и ты… страх… ты в самолете, самолет в воздухе, а рядом высокий смуглый парень, у тебя над головой его молельный коврик, а в кармашке перед тобой — его нож.

Дамы и господа. Будьте любезны выключить все имеющиеся у вас электроприборы.

И ты открываешь сумку, и ты достаешь свой мобильный, и ты выключаешь мобильный, и тут мы — твой крупный план — ты смотришь на телефон, и что-то в тебе обрывается… задеты какие-то струны души, и тут мы видим — о! это же рана, у Эми душевная рана, и это как-то связано с мобильным, что-то такое… м-м-м… понимаешь, тут такой эмоциональный якорь, в общем, надо, чтобы тебе посочувствовали.

Ты полюбишь ее, я уверен. Я надеюсь, ты ее полюбишь. Она такая настоящая. Я так хочу, чтобы ты, наконец, сыграла настоящую женщину, после этих твоих последних трех-четырех…

И тут этот парень поворачивается, он поворачивается, этот высокий и смуглый, этот парень поворачивается, и вдруг его голова оказывается на плече твоего пиджака — это Версаче, ты летишь в Версаче, это костюм от Версаче — его смуглая голова лежит на великолепном плече твоего шикарного Версаче, и он засыпает.

А ты глядишь на, ты глядишь на него… ты… а пахнет он совсем по-другому.

И знаешь, что ты хочешь сделать? Знаешь, что ты хочешь сделать? В общем…

Ты хочешь… короче, ты хочешь… ты хочешь дотянуться до ножа… дотянуться до ножа, и ты хочешь схватить этот нож — да? — и выхватить его из веревочного кармана, и ты хочешь ощутить в руке его тяжесть, а потом ты хочешь вонзить в него этот нож, вот тебе, и вот, и, и вот тебе, вот тебе, пока кровь, пока кровь не захлещет из этого смуглого тела, кровь, которая забрызгает тебя всю, и вот у тебя уже почти не видно лица, одна кровь, и ты хочешь закричать.

Это за башни. Это за цивилизацию. Это за нас за всех, сволочь.

Ты этого не скажешь. Ты этого не сделаешь. Это внутренний монолог. Сыграешь? Я хочу, чтобы ты сыграла это глазами. Ты умеешь играть гла…? Ну конечно, конечно, умеешь. Я просто обожаю твою работу.

Это за нас за всех, сволочь.

Понимаешь? Ты меня понимаешь? У Эми рана. Она… она есть у каждого, у каждого своя рана. Банально, конечно, но это я, это то, что я говорю моим сценаристам… покажите мне рану… и… прошу тебя… Я расскажу тебе про ее рану, если ты — да? да? да?

Господи, какое счастье, что ты здесь.

В общем, Эми не трогает нож, она его не берет, он там, где лежал, и самолет приземляется, и смуглый парень прячет нож под рубаху, и он достает с багажной полки молельный коврик, и это такой… они больше никогда не встретятся, но… это мир страстей, кино — это мечта, это территория кино, поэтому, поэтому, поэтому…

Ночь, дождь, гроза в аэропорту, у твоих Джимми Чу сломался каблук, на стоянке только одно такси, и это его такси, и вдруг он говорит:

Пожалуйста — садитесь.

Страшно, но ведь заводит. Приключение началось. В машину с незнакомцем.

В страхе и возбуждении ты садишься, и на сиденье между вами молельный коврик, и на сиденье между вами нож, и ты, и ты:

В какую сторону вы едете?

Я не знаю. В какую сторону вы едете?

Я — я — я—

Поедем к вам?

К тебе? К тебе? Ты повезешь его к себе?

Твой крупный план. Крупный план ножа. Крупный план молельного коврика. Его крупный — здесь нужно, нужно такое правильное освещение — да? Свет какой-то такой — в общем, тебе вдруг кажется, что он красивый.

А ты, а ты, а ты — это надо сыграть, она нестерпимо сексуальна. И ты, я просто уверен…

Ты нестерпимо сексуальна, он красив, и наплевать на молельный коврик с ножом, и ты говоришь таксисту:

В Доклендс, пожалуйста.

А он говорит: